Неудобные люди

– Ну, в общем, помнишь, ты говорила, что Диму – в интернат, и всё остальное?

Настя выдохнула Ну и расслабилась, потому что про интернат, а не признание, а потом напряглась еще сильнее, потому что – а что интернат?!

– В общем, там какие-то сложности, и чтобы его приняли в интернат, они там намудрили с бумагами, тыры-пыры…

– А?

– Подделали документы.

– Документы? Они? Кто – они?

– Золотухин, – шепнула Оля. – Золотухин и Динара. Они поставили ему тяжелую степень.

– Что-о?!

Оля смотрела полумесяцами глаз, уголки их клонились книзу, и всё лицо будто стремилось вниз, ведомое усилившимся притяжением. Седеющие волосы растрепались, она не пыталась закрыть шрам, руки висели шлангами, по которым не шла вода под напором.

– Вот, я…

У Насти зазвонил телефон. Клара Леонидовна (Крис). О господи, ну что там еще такое!

– Прости, Оль, я отвечу быстро.

– Только никому не говори, что это я тебе, – бросила Оля.

В трубке раздалось кваканье:

– Здра-авфтвуйте, Анафтасия Алекфандровна. Вы не могли бы прямо фегодня подъехать в фколу?

– Да хоть сейчас, – буркнула Настя. – Что такое?

Когда они закончили разговор, раздался звонок на перемену. Настя обернулась к Оле, но той уже не было. Выходит, не обернулась или обернулась не к ней. Закончив тихое протяжное э-э-э, подошла к кабинету труда и стала ждать, когда класс выйдет. Попрощаться с Димой. Конечно, ни в коем случае не рассказывать про причину увольнения, но попрощаться.

Ученики выходили ленивой речкой и растекались по широкому коридору. Настя приготовилась увидеть Диму, но последней из кабинета вышла воспитатель Марина, которая собрала и повела группу в другой конец здания – вероятно, к гардеробу, чтобы потом вывести на прогулку. Настя ее догнала и спросила:

– Марин, привет, а Димы Спиридонова сегодня нету?

– Нету, – та окинула взглядом, будто окатила ведром с помоями. – И слава богу. Извините, – и пошла с классом дальше.

– те

Извини-те

Быстро разносятся новости, которые без сцен, никому ни слова, иначе я вас сам засужу, да уж. Димы нет, интересно, где он?

Обидно, что не удалось попрощаться. Теперь же к нему на расстояние океана не подпустят. Значит, нужно будет позвонить. И что это значит – подделали документы? Тяжелая степень? Поэтому его нет в школе? Может быть, его прямо сейчас определяют в интернат – липовым человеком с липовым диагнозом? Но времени размышлять не было, сейчас горело другое. О прочем постарается узнать – как? как? жопой об косяк, как говорит мама, – позже. Настя вышла из школы, посмотрела на здание, ставшее немного родным за эти полгода, которое теперь будто отрезали от ее тела, ампутировали часть души, обезопасив себя от гангрены причастности. Оглядела трещины, стряхнувшие строительный грим, ступеньки с отвалившимися кусками – развалившийся пазл. Доживет, доразвалится без меня, подумала Настя. Обогнула школу, закинула коробку на заднее сиденье «Мерса» и поехала в школу Крис. О господи, ну что там еще такое!

* * *

– Ты пойдешь?

– Да не, что я там делать буду, – отмахнулась Аня.

– Постоишь, поддержишь, – не нашелся Даня и добавил: – Он ее любил всё-таки…

– Я лучше тут посижу.

– Но…

– Слушай, не клеилось у нас с ней. Вот не созданы мы друг для друга, что теперь сделаешь.

– Ну ладно. Я за ним схожу.

Аня осталась сидеть в коридоре, листая журналы, взятые со столика по соседству. Дане всё же казалось, что сидела она поникшая, ладони дрожали, а плечи – бесформенная масса. Почему не хотела идти? Всё понимаю, даже что… Ну ладно. Даня дошел до холла, где они оставили ждать Диму, пока выслушивали объяснение врача:

– С опухолью уже ничего не сделаешь, пошли метастазы. И возраст, понимаете, тут любое хирургическое вмешательство бессмысленно. Просто не выдержит. Ну… – Врач, седеющий в грязную платину, обернулся к кабинету, будто на него оттуда кто-то смотрел. – Если честно, они ведь примерно столько и живут. Двенадцать лет – хороший срок.

– Н-да, – промычал Даня. – Срок.

– Простите, возраст. Я бы рекомендовал попрощаться и… собственно, усыпить. Дальше ей остались только мучения. Сами сейчас видите. И то – она под седацией и обезболивающим.

– Н-да.

Даня отошел от врача и сел рядом с Димой, на один с ним диванчик – и постарался всё объяснить. Без деталей. И в конце:

– Ничего нельзя сделать, они старались, врачи старались. Отжила свое.

– Элли…? …Всё? – Сын смотрел на него глазами-озерцами, из которых по щекам начинали вытекать речки.

– Нет, еще нет. Она там, в кабинете лежит.

– И что теперь?

– Единственный выход – усыпить. Чтобы Элли не мучилась.

– Усыпить? Она будет спать?

– Да… но навсегда. Как такой глубокий сон, только уже будет не с нами.

– Но как… в смысле? Она будет просто спать? С ней не поиграть?

– Она вообще будет спать как бы не у нас.

– …

– Но так будет лучше. Сейчас ей больно, а так она будет спать, и ничего болеть у нее не будет.

– Как бабушка? Ты тоже говорил, что бабушка будет спать. А Юля сказала, что она умерла, а не спит. Элли так же?