По флегматичной физиономии Унаги было трудно понять, что он чувствует: Эрдан всерьез подозревал, что верзила-матрос совершенно одинаково относился как к столичному порту, так и к любому другому, даже самому захудалому. Велин, напротив, заметно волновался, и мастер-корабел догадывался, в чем дело: любознательный целитель с удовольствием бы погулял по местным книжным лавкам, но, поскольку денег едва хватало, чтобы заплатить пошлину за стоянку и не умереть потом с голоду, ему оставалось лишь страдать молча. Эрдану было его очень жалко.
Кристобаль с самого утра пребывал в задумчивом настроении и почти не разговаривал. Сейчас же в его взгляде, устремленном на крыши Аламеды, Эрдан различил тоску, которая была слабым отголоском его собственной. Такое чувство способен испытывать лишь человек, который возвращается на пепелище родного дома, причем даже самому себе не может ответить на вопрос – зачем?..
– Ты ведь здесь бывал? – негромко спросил Эрдан. Магус обратил на него хмурый взор и кивнул, а потом неохотно проговорил:
– Отец и брат взяли меня с собой на празднование в честь рождения наследника престола. Мне тогда было шесть лет, но я хорошо все запомнил. Праздник был... красивый. Нас даже ненадолго пустили в Сады Иллюзий...
Его лицо неуловимо изменилось: магус словно превратился в мальчишку, на которого великолепная столица оказала неизгладимое впечатление, и позабыл обо всем ужасном, что произошло потом. Но это длилось всего мгновение.
Эрдан ощутил, как в глубине его души поднимается чувство, не дававшее о себе знать вот уже почти десять лет – да, именно столько времени прошло с тех пор, как он покинул Аламеду, – и торопливо проговорил:
– Здесь мы расстанемся, Кристобаль.
Магус взглянул на него с легким удивлением, но ничего не сказал. Эрдан был за это благодарен вдвойне: ему не хотелось выслушивать просьбы, ответ на которые был известен заранее, а простые слова прощания были бы ложью – ведь оба знали, как сильно Кристобалю хочется, чтобы мастер-корабел никуда не уходил.
И они расстались молча...