Невиданные чудеса Дивнозёрья

— А и ладно, коловерша тоже сойдёт!

Впервые за долгие-долгие годы он был по-настоящему счастлив.

Живин день

Аннушка не хотела возвращаться в Дивнозёрье. Больше никогда! Не для того она убежала в город — казалось, будто с мясом и корнями оторвалась, аж сердцу больно… Ей, конечно, было жалко оставлять мать одну-одинешеньку, но что поделаешь? Свою жизнь хотелось прожить, не чужую. Да и они никогда друг друга толком не понимали. Ну, может, только в самом раннем детстве, когда Аннушка еще под стол пешком ходила…

Ее, малую, в деревне шпыняли все кому не лень. Все потому, что мамка дочку без мужа родила и никогда не говорила, кто отец. Жили они обособленно, всех сторонились, мать травы собирала да заговоры нашептывала — вот и прозвали ее ведьмой, а Аннушку — ведьминым выкормышем. Еще и за уши вечно дергали — угораздило же с заостренными родиться!

Конечно, она уехала при первой возможности: а кто бы не уехал? Поступила в техникум, потом в институт, выбила себе общежитие, нашла работу… Поначалу ей тоже непросто было — ну а кому сейчас легко? Везде голодно. Только в городе какие-никакие перспективы есть, а в деревне — только тоска и уныние. Одноклассники сразу после школы спиваться начали, одноклассницы за этих алкашей замуж повыскакивали, нарожали детей и превратились в толстых неопрятных теток. Не такой судьбы Аннушка себе хотела.

Мать не отпускала ее, грудью вставала, плакала. Пришлось уехать без родительского благословения. Года два они потом не разговаривали, только с днем рождения друг друга поздравляли. Но однажды мама вдруг позвонила и попросила срочно приехать. Конечно, Аннушка не смогла отказать: по тону почуяла, что дело серьезное.

* * *

В Дивнозёрье, казалось, время вообще остановилось. Город рос и ширился, манил огнями дискотек, современной музыкой и шорохом шин, а родная деревня какой была, такой и осталась — маленькой, грязной, с обшарпанными заборами и покосившимися домишками. Все это производило на Аннушку тягостное впечатление. Едва спрыгнув со ступеньки автобуса на старенькой кирпичной остановке, она сразу же поняла, что мечтает поскорее уехать домой, в столицу. А место, где она когда-то родилась и выросла, больше не было ее домом…

Но мать приболела, ей нужны были лекарства, и Аннушка, сжав зубы, потащилась сначала в аптеку, потом за продуктами.

Войдя в избу, она первым делом выложила из сумки торт, привезенный из города. Ну, то есть как «торт» — покупные вафли, пропитанные сгущенкой. Хотя в деревне и того не было — магазин сверкал пустыми полками.

Встреча с матерью после стольких лет вышла какой-то скомканной. Они неловко обнялись, Аннушка чмокнула ее в щеку — не потому, что сильно соскучилась, а просто знала, что от нее этого ждут. Потом сели за стол, начались расспросы: как работа (нормально), как личная жизнь (все окей), как учеба (да сказала же уже, ма, нормально)…

Мать поджала губы, будто бы не веря.

— Скажи, дочк, ты не замечала, что в последнее время тебе… ну, как будто бы не везет?

Аннушка пожала плечами. Она не привыкла жаловаться, но вообще-то мать была права: в последний месяц напасти на неё сваливались одна за другой. На работе зачастили проверки, и ей ни за что ни про что влепили штраф. В институте один из преподов невзлюбил старательную студентку и уже не раз выставлял ее на посмешище перед всей группой, а на днях даже сказал, что экзамен она не сдаст. Наверное, взятку вымогал, гад. С Генкой — так звали Аннушкиного парня — отношения тоже разладились…

— Можешь не отвечать, сама все вижу. Я же ведьма. — Мать размешивала в чашке растворимый аспирин, звеня ложечкой.

— Не говори ерунды, — усмехнулась Аннушка. — Какая еще ведьма? Смех один! И вообще, сейчас модно говорить «экстрасенс».

— Послушай меня, Анна. — Голос матери вдруг стал очень серьезным. — Только не подумай, что я из ума выжила. Мне давно стоило тебе напомнить… Дивнозёрье — необычное место. Пожалуй, другого такого на свете и нет. Эта земля хранит много тайн, и мы с тобой с нею крепко-накрепко повязаны.

— Ой, вот только не начинай опять, — Аннушка, скривив рот, отмахнулась. — Слышала уже: «Где родился, там и пригодился». Я не вернусь, и точка!

— Ох, не отпустит тебя Дивнозёрье. — Мать вздохнула, промокнув потрескавшиеся губы салфеткой. — Хочешь уехать — неволить не стану. Но знай, что удачи тебе в жизни не будет.

— Не каркай. — Аннушка хоть и не верила во всю эту потустороннюю чушь, а все-таки постучала по дереву — так, на всякий случай.

— Эх, а в детстве ты все видела и понимала. — На потемневшие материнские глаза навернулись слезы. — Жаль, потом вдруг как отрезало…

— Не понимаю, о чем ты!

— Позволь мне напомнить.

Мать взяла ее руки в свои ладони, поднесла их к губам, будто бы собиралась поцеловать, и что-то тихонько зашептала.