Невиданные чудеса Дивнозёрья

Луч фонарика выхватил из темноты Пушка, который удерживал когтями за меховые кацавейки не одного, а сразу двух домовых. Одним был пропавший Харитон, а другим… Никифор. Вот так сюрприз! Похоже, Тайка поторопилась приписать себе успех в раскрытии этого дела. Теперь она ничегошеньки не понимала.

Спрыгнув в траву, она подошла ближе.

— Ну, рассказывайте, что тут происходит?

— Смотри, Тая, я их поймал, — затараторил коловерша, раздуваясь от гордости, как мяч. — Я сразу понял, что Харитон никуда не уехал. Не веришь? Ну ладно, не сразу. Мне кикиморы рассказали, как он на автобус сначала сел, а в последний момент выкатился оттуда — и нырк в кусты. Видишь, как важно опрашивать свидетелей.

— Ну, не уехал, и что? Это запрещено, что ли? — буркнул Харитон.

— Тебе страшно стало? — догадалась Тайка.

Домовой ничего не ответил, потупился. Но тут и без слов было ясно, что она угадала.

— А ты каким боком тут замешан? — она повернулась к Никифору.

— Дык, Таюшка-хозяюшка, я энтим непутёвым помочь хотел… Чтоб, значит, каждый нашёл своё счастьице. Молодому домовому на мир посмотреть надобно, а Анфиске — веру в себя вернуть.

— Расскажи ей, кто записки писал, — Пушок, поняв, что подозреваемые больше не думают улизнуть, втянул когти.

— Ну, я… — Никифор опустил голову. — Думал, ежели Харитошке обратного ходу не будет, он всё-таки осмелится уехать и исполнить свою мечту.

— Да я про предрассудки ляпнул, не подумавши! — взвыл Харитон. — Не хочу уезжать. Тут всё моё, родное. Но погорелицу выгнать тоже не могу. Вот и мыкаюсь, аки тать, в собственном доме.

— И я не хочу одна на хозяйстве быть, — осмелела Анфиска. — За меня всё решили, я сдуру согласилась, но теперь передумала, как и Харитоша. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы передумать?

— Нет, конечно, — успокоила домовиху Тайка. — Ты попробовала и поняла, что тебе это не подходит. Значит, твоё счастье в другом.

И тут ей в голову закралась одна мысль. Она отвела Никифора в сторонку и шёпотом, чтобы никто не слышал, спросила:

— Ты чего творишь, а? Анфиска плачет, мол, ухаживал, соловьём заливался, а предложение не делаешь. Ты её в чужой дом выселить пытаешься, чтобы не жениться, или что?

Никифор, заслышав эти слова, аж поперхнулся:

— Да как… да ой… да нет же! Ох и накуролесил я, словно бес какой попутал. Ты ж знаешь, жил я бобыль бобылём, о женитьбе и не помышлял. Страшно мне было руки Анфисушки просить. А вдруг откажет? Ещё и Фантик — ейный брат — разговор завёл, что в Берёзкино за станцией дом освободился. А это ж страсть как далеко… Ну я и нашёл поближе. К Харитошкиным неосторожным словам прицепился, стал Анфиску торопить… И вон оно как по-дурацки вышло.

Тайка присела на корточки, чтобы оказаться с домовым на одном уровне:

— Не вини себя. Все боятся перемен. Главное — вовремя понять, чего ты на самом деле хочешь, и тогда уж не отступаться. А если уж напортачил — исправляй.

— Угу… — Никифор снял шапку, постоял, помолчал, а потом крякнул. — Эх, была не была!

Он подбежал к Анфисе и брякнулся на одно колено:

— Прости меня, дурака. Я ж правда хотел как лучше… и, если сможешь простить, выходи за меня! Вместе жить будем, вместе хозяйство вести.

— И-и-и-и! — домовиха завизжала, запрыгала. Её щёки раскраснелись, а глаза лучились счастьем. — Наконец-то!

Пушок, глядя на них, расплылся в умилении:

— Мр-р, должно быть, это означает «да». Чур, я шафером буду! И тамадой! И диджеем! Ух, повеселимся!

— Значит, я могу вернуться в дом? — Харитоша неуверенно улыбнулся.

— Конечно, — кивнула Тайка. — Он не переставал быть твоим.

Она тоже улыбалась. Хорошо, когда всё хорошо заканчивается. А перемены всё равно будут — куда же без них. Главное, чтобы добрые да желанные.

Тут у вас упырь!

— Ох, Таюша, помоги! Опять ко мне в погреб упырина пожаловал, — дед Фёдор вертел в трясущихся руках погасшую трубку.

— Неужели Иваныч объявился? — удивилась Тайка. — Вроде в прошлый раз ему ясно дали понять, что с нами лучше не связываться.

— Нет, то другой упырь. Незнакомый. Хохочет, пальцем грозит и это… слова нехорошие говорит, в общем. Я уж, прости, повторять не буду, — От смущения у деда Фёдора покраснели уши. Видать, слова были и впрямь неприличные. — С Иванычем я уж почти сроднился. Сколько лет, почитай, он у меня выкапывался? Тебя ещё на свете не было. Бабка твоя мне тогда помогала. А новых упырей мне не надоть!

Тайка невольно улыбнулась. Раньше она недоумевала, почему Иваныча ещё тогда не упокоили, а потом поняла: дед Фёдор хотел, чтобы повод оставался к её бабушке в гости захаживать.

— Деда, ты только не волнуйся. Упырь, может, и новый, а схема — старая. Чесночок, водичка заговорённая. Для особо наглых — кол осиновый.

Пушок, всё это время сидевший под столом и притворявшийся котом, вдруг тронул её лапкой за штанину.

— Тая, тут что-то не сходится.

Тайка наклонилась — вроде как чтобы погладить котика — и сделала страшные глаза, мол, не лезь сейчас, не могу я с тобой разговаривать.

Но коловерша не унимался:

— Сама посуди: ну какой упырь? Сейчас же зима.