Невидимый мир

Пришло время вмешаться курортному кавалеру и спасти терпящих бедствие. Могучий флегматичный детина в черных плавках отделился от компании, подошел к чайке и, несмотря на ее отчаянный писк и сопротивление, прижал ее к земле так, что она лишь испуганно водила глазами. Детина держал чайку несколько минут, неотрывно глядя на нее тяжелым, неподвижным взглядом, женщины скакали вокруг него, неестественно громко смеясь и тыкая пальцами в раскрытое крыло, а компания подбрасывала шуточки и советы. Выполнение этих советов наверняка привело бы к смерти чайки, но, к счастью, в эту минуту на пляже появился еще один отдыхающий, видимо весельчак, которого компания встретила шумом и криками. Детина в черных плавках тоже им заинтересовался и оставил птицу. Он двинулся к компании, а женщины, довольные произведенным впечатлением, поспешили за ним. Чайка тем временем, не теряя ни секунды, изо всех сил засеменила прочь, подальше от опасного места.

Я с громадным облегчением откинулся на спину, чувствуя, как натянулись у меня нервы от этой сцены. Недаром я испугался, увидев чайку. Я предвидел, что́ произойдет, и потом все время порывался встать и сказать этим людям, чтоб они оставили птицу в покое, но не смел, откладывал и надеялся. Если бы детина начал выполнять советы компании, может быть, я и встал бы, но не исключено, что не двинулся бы с места, а это потом обошлось бы мне дорого.

Вот если б детина вдруг сам подошел ко мне и спросил: «Что ты предпочитаешь — чтобы мы тебя избили или чтобы на твоих глазах замучили чайку?», я предпочел бы первое. Но почему-то никак не решался вмешаться, хотя слова просто лезли на язык.

Немного погодя я поднял голову — и опять замер. Чайка повертелась по пляжу и, так как никто ее не трогал, снова прониклась к людям доверием и спокойно разгуливала среди них. Правда, компания веселилась и не обращала на птицу внимания, но в любую минуту кому-нибудь из мужчин могло прийти в голову показать себя. Да и с других мест на нее смотрели, и я просто оцепенел от страха, чувствуя, что она притягивает к себе недобрые побуждения. «Беги, — старался я мысленно внушить ей. — Беги…»

Я пристально смотрел на окружавших меня людей, надеясь привлечь их внимание к себе, чтобы они забыли про чайку. Но они не забывали про нее в этой послеобеденной пляжной скуке. А я был лишь одним из тел, которые всегда покрывают летом пляж.

Очень скоро поднялся парень лет семнадцати-восемнадцати и направился к птице. Чайка инстинктивно отступила к морю, выходя из окружения. Парень нагнулся и попытался ее схватить, потом еще и еще раз, но чайка очень искусно увертывалась и наставляла на него клюв. Парень сделал еще несколько усилий и наконец плюнул и с досадой отошел.

Я перевел дух — чайка все же способна защищаться. Она уже удалялась по самой кромке воды, но в эту минуту мимо меня пробежал мальчик-поляк с камнем в руке.

— Эй! — крикнул я. — Брось камень!

Загорелые ножки с сожалением замедлили бег, он обернулся. Хорошенький ребенок, белокурый, с ясными глазами. Он что-то пробормотал, повертелся и бросил камень. Когда надо унять детскую шалость, это можно сделать на любом языке.

Другой мальчик, совсем крошечный и голенький, швырнул в чайку песком. Она подпрыгнула и засеменила быстрей. Поблизости мать этого малыша рылась в сумке. Издалека какой-то мужчина пытался подманить чайку насмешливым ленивым голосом. Птица все больше торопилась. Она миновала последних загорающих. Опасливо обогнув и самого крайнего, пересекла пустую часть пляжа и устремилась к кустам возле ограды.

«Живей, — говорил я ей. — Прячься!»

Только немногие с сожалением провожали ее взглядом, почти все успели про нее забыть. Я смотрел на нее, пока она не скрылась.

Разумеется, через полчаса и я забыл про чайку. Любая чувствительность имеет свои пределы. Я вспомнил о чайке позже, когда сила солнца иссякла и мне пришлось уходить. Я прошел мимо компании того детины в черных плавках. Встав в кружок, они играли в волейбол — весело, увлеченно и мило. Это были обыкновенные люди, и ничто в них не вызывало досады — такой искренней и простодушной была их игра. Я бросил взгляд на пляж. Матери уже одевали своих детей, и в их позах была трогательная забота. Движения брыкавшихся малышей дышали невинностью.

Тогда я обвинил себя — сказал себе, что эти люди могли бы меня понять, стоило только заговорить с ними. Может, им просто хотелось порисоваться или как-то развлечься, ведь человек часто сам не в состоянии разобраться в своих побуждениях и мыслях.

Я бы совсем успокоился, если бы, уходя, не взглянул на море. Над водой в белесоватой небесной выси, делая самые неожиданные, причудливые виражи, во всех направлениях летали чайки. Они наполняли морской воздух странным и красивым трепетом. И мне вдруг показалось: каждый остановился бы и замер, как я…

С пляжа я ушел озадаченный. Но в трезвом дымном городе такие вещи, разумеется, бледнеют.

Перевод Т. Рузской.

Подмена