Невидимый мир

Заканчиваем закуску, незнакомка встает и уходит в кухню. Приносит оттуда прозрачный запотевший сосуд. В тарелках у нас появляются шницели, в бокалах — вино. Не очень, однако, тактично со стороны приятеля. Все еще не извинился за сильное опоздание жены. Или даже за возможное отсутствие — при виде шницелей я допустил и такую возможность. Будто мы не поймем. Жена его так мила, что опоздание ее или ее отсутствие непременно продиктовано чем-нибудь неотложным.

Моя супруга возобновляет разговор с незнакомкой, вовлекаясь в него искреннее, чем прежде. Это меня почему-то обижает. Незнакомка, спору нет, симпатична, но я-то не успокаиваюсь, я-то ведь начеку. Как она может, моя жена, болтать про пустяки, про готовку, не выказывая уже озадаченности из-за проявляемой к нам бестактности? Или решила, что приятель мой по рассеянности забыл объясниться, быть может, уверенный, что все уже нам сказал?

Он отделывается односложными словами, пока мы едим; взглядываю на него и, как всегда, убеждаюсь — он ничего не забывает. Внезапно, довольная случаем наверстать свое упущение, незнакомка мне улыбается: «Надо же, чуть не забыла… Я нашла тебе хорошего обойного мастера». Стук уроненной вилки догоняет ее слова. Улавливаю краешком глаза неподвижность моей супруги, ее замешательство. Мальчик спасает положение — разливает по столу бокал швепса, мать убегает за тряпкой. Я поражен: говорит мне «ты», а такая на вид приятная и разумная, и еще: откуда она знает про наши обои? Ладно, говорю себе, кузина, был при ней разговор, а может, поинтересовалась сама, какое у нас житье-бытье, какие заботы, — воспитанный человек заранее готовит разговорные темы. Да, но воспитанный человек не тыкает с ходу. Точка. Конец моему разумению. Капканчик щелкает. Моя супруга, по-прежнему недвижная, смотрит вниз. Не вижу ее глаз, и это меня разъяряет. Того гляди закричу: «Зачем мы позволяем себя морочить?» Странно, она приходит в себя сама.

Приятель мой спокойно приканчивает шницель. Вынимает салфетку, вытирает пальцы. Наконец изрекает: «Что ж, жена моя всегда потчует недурно. Не правда ли?» Указывает на незнакомку.

Прежде чем эти слова стали фактом, то есть прежде чем я поверил в возможность их произнесения, слышится ее шутливый протест: «Что ты говоришь, наши друзья подумают, что мы себя сами хвалим…»

«Всегда потчует недурно». Что верно, то верно, потчует недурно. Но ее здесь нет! Моя супруга — свидетель. Спросить, что ли? Почему я ничего не выясняю? Чтобы их не обидеть? Чтобы не сказали, что я сумасшедший? Мое молчание — вот настоящее сумасходство. Ее здесь нет, три дня назад я видел ее последний раз… Вскрикиваю, коротко и пискливо. Над моими бровями, подрагивая, устраивается рука. «Плохо тебе?» Незнакомка снова кидается в кухню, на этот раз за водой. «Что с ним? — хныкает мальчик. — Кто меня поведет в цирк?» Приятель, отдуваясь, вопрошает вернувшуюся незнакомку, не подсунули ли ей несвежее мясо. Удивленный его заботой, сам себе задаю вопрос: к чему этот припадочный писк, к чему я пугаю всех, если атмосфера в доме одна и та же, неизменная и даже лучше обычной. Конечно же, ладонь жены пересылает мне волны страха, ее смятенная обыкновенность заставляет меня признать святотатственность моих сомнений. От такой ладони можно заболеть окончательно и взаправду, надо отсюда выбраться, надо уйти. Но припадок не прекращается. Глотаю воду, благодарю, устраиваюсь в прежней позе. Незнакомка смотрит на меня участливыми глазами, приятель, положив ей руку на плечо, говорит тихонько: «Может, сыграем в кости, чтобы он рассеялся?» Мне становится ясно, что разгадки не будет — я не потребую объяснений, чтобы не стряслась катастрофа.

Мальчик снова спрашивает мать, поведу ли я его в цирк, она вспыхивает от неловкости и отправляет его спать. Малыш хватает меня за руку и декламирует: «Мили-тили, семерка по-крокодильи!» Вот как! Прощальный пароль, изобретенный мною совместно с сыном приятеля! Машинально наклоняюсь, целую мальчика в лоб — так я делал и раньше. Никакой разницы. Бездетным не уловить. Оцепенело гляжу, как мальчик пересекает гостиную, машет мне на прощанье рукой. «Какой славный!» — восклицает моя жена.

Глупый способ, каким прикрывает она свое состояние, снова меня разъяряет. Смогу ли я с ней жить дальше? Как она не поймет, что страшно не что иное, а эта легкость подмены — так может исчезнуть всякий, час-другой — и привыкнется, благо тебя баюкает старая атмосфера.