Невидимый мир

— На этом матрасе будет спать моя жена, — сказал парень. — Я привез ее вчера из родильного дома сюда, к ее родителям, а спать ей тут негде. Она будет здесь жить, пока не подрастет ребенок, а родители будут ей помогать. Я музыкант, много разъезжаю, и мне бы пришлось часто оставлять ее одну с ребенком…

Я слушал его прямо-таки с удовольствием. Он всеми силами старался угодить мне. Он думал, что я обрадуюсь и успокоюсь, узнав, что он только одного ребенка должен содержать, а сообщая, какая у него профессия, он тем самым давал мне понять, что в состоянии хорошо заплатить — только попроси, не стесняйся… Умный парень.

Осталось, как говорится, положить последний камень. Ситуация эта буквально плакала по какой-нибудь истории, которая косвенным образом показала бы, что я — очень человечный, очень мужественный, что я — готов пострадать, лишь бы помочь тем, кто этого заслуживает.

У меня в запасе имелось несколько таких историй. Я выбрал историю о двух братьях, которые везли своего мертвого отца: парень явно был из тех, кого подобные вещи могут растрогать. Весь рассказ занял несколько минут: я заранее рассчитал время таким образом, чтобы конец совпал с остановкой перед нужным домом. В двух словах я описал этих братьев, рассказал, как они подошли и попросили, чтобы кто-нибудь довез их отца до Ботевграда. Они забрали его, уже остывшего, из одной софийской больницы. Никто не соглашался. Наконец я беру этого отца к себе в кабину, сажаю и этих братьев, хотя возить в кабине троих запрещено. И вот мы едем. По дороге приходится объясняться с милиционерами. Я убеждаю их, что этот случай особый, погода ужасная, лопается шина, меня ругают всякие бессердечные типы. Я тоже ругаюсь, обливаюсь потом, теряю сознание от усталости, потому что накануне проработал всю ночь. И все-таки в конце концов мы добираемся до Ботевграда.

И младенец бы понял, что я делал это только потому, что у меня большое сердце. Когда я рассказывал эту историю, лицо у меня было такое, что парень наверняка подумал: «И такой человек живет в тесноте, да еще с детьми!»

Мне не хватило всего нескольких секунд. Одну или две последние фразы я договорил, уже подъехав к дому. Потом я поспешно выскочил из кабины, чтобы парень убедился: в эту минуту для меня важнее всего на свете — матрас. Я поднял его и понес в дом. Меня встретили его жена и родители жены. Они показали мне, где умыться, поднесли рюмочку. Все было по-человечески. В общем, все получилось так, как я люблю, со взаимным уважением. Потом, когда мы вышли, парень смущенно сунул мне пятнадцать левов и сказал:

— Возьмите, возьмите, у вас трое детей, и так трудно было ехать…

Он боялся, как бы я не обиделся. Я развеселился. Вот уж действительно фантастика: пятнадцать левов за то, чтобы перевезти матрас от зоопарка к Русскому памятнику. Я не сдержался и потер себе подбородок от удовольствия. Потом, чтобы заранее успокоить парня (я знал, что через час или два он подумает, что слишком много мне дал), я сказал:

— А знаешь, если б ты нарвался на этих хапуг-носильщиков, они б с тебя сорвали самое меньшее двадцать левов.

Перевод И. Сумароковой.

Чайки

Лежа на песке, я заметил, что в десяти шагах от меня появилась раненая чайка. Это случалось и раньше и всегда приводило меня в изумление. Они падали просто с неба, и я не мог понять, где и когда их покалечили и каким образом, потеряв способность летать, они все же оказывались на пляже. Вот и сейчас. Я случайно повернул голову и увидел, как она медленно волочит раненое крыло по влажной полосе, которую оставила за собой набегавшая волна. Я сразу насторожился, потому что очень хорошо знал, что будет дальше. Лето близилось к концу, пляж пустел, и это было плохо. В разгар сезона он так забит людьми, что невозможно заметить все, что делается вокруг.

Едва я успел рассмотреть чайку, как услышал за спиной женский смех и восклицания. Я обернулся и увидел двух женщин, а неподалеку — их компанию, очевидно, из какого-то дома отдыха. Компания прервала болтовню и с любопытством наблюдала за ними. Женщины были не первой молодости, лет тридцати пяти, но суетились с такой резвостью, как будто они еще не замужем или приехали на море одни, без мужей. Они то приседали, то тяжело и неуклюже прыгали вокруг чайки, изображая шаловливую грациозность, то так визжали без всякой нужды, что сторонний человек мог бы броситься им на помощь.

Чайка стояла на месте и растерянно крутила головой, глядя то на одну, то на другую, что и было причиной их визга, хотя ни та, ни другая не осмеливались приблизиться даже на метр к ее клюву.

Как я и ожидал, очень скоро одна из них позвала:

— Тошо-о!