Невидимый заговор против человечества

Один из них, некий еврейский агитатор по имени Эфраим, прибывший в Париж 14 сентября 1790 г., вооруженный письмом от короля Пруссии с инструкциями организовать Эфраиму контакты с революционными лидерами. Эфраим пробовал втереться в доверие к министру короля Монморену, но без успеха. “Цель, которую он преследует, — сказал Монморен, — является коммерческое соглашение, но у меня есть повод полагать, что его миссия простирается далее и что он проинструктирован настраивать нас на политическое взаимопонимание… У Монморена были серьезные основания не доверять всем этим прусским маневрам. Эфраим играл очень вероломную роль в Париже. Он часто посещал клубы и привлек к себе внимание своей демократической воинственностью. Его цель, — писал Монморен, — состоит в том, чтобы столкнуть нас с императором Австрии, и он думает, что, вызывая недовольство народа против королевы, он преуспеет в этом довольно легко. Он ведет деловые закулисные отношения и пробует привлекать журналистов. Я почти уверен, что он распределяет деньги, и я знаю, что он получает большие суммы у банкира”[548]

.

Подозрения Монморена были абсолютно верными, поскольку по этому вопросу у нас есть свидетельства современников, принадлежащих к абсолютно противоположным сторонам. Так, граф Ферсен пишет Густаву III, королю Швеции, 8 марта 1791 г., где заявляет, что Эфраим снабдил деньгами агентов революционной пропаганды — не так давно он снова получил 600 тыс. луидоров. А Камиль Демулен проливает дальнейший свет по вопросу о 1793 г. такой существенной фразой: “Разве не факт, точно выдвинутый Филиппо, что казначей короля Пруссии, предоставляя ему счета расходов за прошлый год, обозначил в графе цифру в шесть миллионов единиц в европейской валюте для подрывной деятельности во Франции?”

Во всей коварной летописи Гогенцоллернов не было большего вероломства; они уже испытали программу, которую в наши дни они использовали с неизменным успехом — создание революционной ситуации во всех тех странах, где они желают доминировать. Хорошо это объясняет английский якобинец Майлз, восклицая: “Из всех отъявленных негодяев, позорящих королевскую власть, сколько мне не пришлось колесить по разным странам, я не знаю ни одного, столь непорядочного, столь подлого, столь непопулярного, как нынешний король Пруссии. Он направил своих агентов по всей Европе, чтобы они совершали массовые беспорядки — льстили и грабили все нации”[549]

.

Так, у Майлза, хотя он был революционером, не появилось ни малейшей тени сомнения, когда он наблюдал за интригами некоторых так называемых демократов, и он не обманулся, как наши нынешние провидцы, заявлениями о приверженности делу свободы, исходящими от рабов духа прусского деспотизма. “Некоторые из немецких дворов, — писал он 12 марта 1791 г., — имеют здесь своих эмиссаров свободы, проповедующих равные права и уверяющих легкомысленное большинство, что их примеру последует весь мир. Пруссия в вопросе интриг занимает лидирующее положение. Во дворах она оплачивает разные партии, потому что каждая из них может пригодиться. Мастерство, с каким эти интриги проводятся, показывает, что учение Фредерика Великого принято сердцем его учениками. Фредерик всегда верил в распространение демократических доктрин за границей, оставаясь признанным мастером в искусстве противодействия их влиянию у себя дома. У правителей различных Немецких государств более, чем когда-либо, была теперь потребность использовать этот талант, поскольку немецкий народ проявил тревожные симптомы революционной лихорадки. Доктрины немецких иллюминатов, так мощно способствовавшие революции во Франции, теперь дали себя почувствовать в стране, породившей их. В Германии готовится великая революция, и революция, вероятно, решающая в общей судьбе наций, чем та, что произошла во Франции…

Эта революция, целью которой могло бы стать спасение цивилизованного мира в результате свержения деспотичного режима Гогенцоллернов, была предотвращена революцией во Франции”[550].

Однако вернемся к Робеспьеру, еврейскому выходцу из Ельзаса, который был неподкупен, тогда как Дантон, негодяй без чести и морали, продавал себя любому. Что же так разгневало организаторов Французской революции в 1794 г., что им и сегодня не нравится Робеспьер. Дело в том, что в своей двухчасовой речи 26 июля 1794 г. Робеспьер опрометчиво заявил: “Я не доверяю всем этим иностранцам, чьи лица прикрыты маской патриотизма и которые стараются предстать большими республиканцами и активистами, чем мы сами. Они являются агентами иностранных государств. Я хорошо представляю, что наши враги имели в виду, говоря: “Наши эмиссары должны демонстрировать самый горячий патриотизм” и все для того, чтобы внедриться в наши собрания. Эти агенты должны быть уничтожены, несмотря на их предательское искусство и маски, которые они надевают”[551].