Самыми глубинами своего естества Иуда знал, что сие действительно так — и по природе, и по характеру. Она воплощает добро, в то время как он творил ужасные вещи. Он в изумлении воззрился перед собой, узнав другое имя, означающее «посланец Божий», другое имя, означающее слово «Арелла».
Он заставил себя высказать это вслух:
— Ты ангел.
Арелла сложила руки перед собой, будто в молитве. Мало-помалу разгораясь, ее тело начало источать мягкий золотистый свет, озаривший гондолу, воду, его лицо. Исходящее от него тепло наполнило душу Иуды радостью и святостью.
Она тоже вечное существо, но ничуть на него не похожа.
Он воплощает зло, она — добро.
Он полон тьмы, она — света.
Прикрыв глаза, Иуда впитывал ее сияние.
— Почему ты пришла ко мне? Почему ты здесь? — открыв глаза, он посмотрел на воду, на дома, на нечистоты в канале, а затем снова на нее — снова на красоту сверх всякой меры. — Почему ты на земле, а не в небесах?
Свечение ее угасло, и Арелла снова стала похожа на обыкновенную женщину.
— Ангелы могут сходить на землю, дабы погостить, — она подняла на него глаза. — А могут и упасть.
Последнее слово она подчеркнула.
— Ты упала?
— Давным-давно, — добавила она, прочтя на его лице изумление и потрясение. — Вместе с Утренней Звездой.
Иначе говоря, с Люцифером.
Иуда отказывался поверить, что она низвержена с Небес.
— Но я чувствую в тебе только благо.
Арелла взирала на него невозмутимым взором.
— Почему ты упала? — не унимался он, будто это был самый простой вопрос в самую заурядную ночь. — Ты не могла сотворить зло.
Она поглядела на свои руки.
— Я схоронила знание о гордыне Люцифера в сердце. Я предвидела его грядущий мятеж, но не обмолвилась о том ни словом.
Иуда попытался постичь подобное событие. Она утаила от Бога пророчество о Войне Небесной и за это была низвержена на землю.
Подняв голову, Арелла заговорила снова:
— Сие просто наказание. Но, в отличие от Утренней Звезды, я не желала человечеству дурного. Я предпочла использовать свое изгнание, дабы присмотреть здесь за паствой Божьей, продолжать служить Небесам, как могу.
— И как же ты служила небесам?
— Как могла, — она смахнула пушинку со своей юбки. — Мое величайшее свершение было в твоем веке, когда я уберегла младенца-Христа от лиха, доколе он был еще младенцем, беззащитным пред сим суровым светом.