— Разве я говорил что-нибудь о замалчивании? — возразил строгим тоном Цахариас.— Вам следует быть внимательнее... Разве я не подчеркнул со всей определенностью, что выступаю против модничания, а не против прогресса? Беру на себя смелость утверждать, что я поборник прогресса. Я член Социал-демократической партии, а она поддерживает теорию относительности. Но прогресс не должен приводить в замешательство неразвитый разум ученика. Теперь вы меня поняли?
— Понял: с политической точки зрения вы за Эйнштейна, а с научной —против. А в общем и целом он вам не очень по душе.
Тупой ученик, подумал Цахариас и спросил с коварной кротостью:
— В ваших кругах, должно быть, принято отрицать значение плодов прогресса?
— Не знаю, дорогой мой, на какие круги вы намекаете, но что касается меня, то я — только, пожалуйста, не выдавайте меня предпочитаю вообще не думать о прогрессе.
— Это называется леностью ума.
— Именно так. То, чем меня одаривает судьба, я принимаю со спокойной душой, даже прогресс со всеми его плодами. А так как против судьбы не пойдешь, я стараюсь извлекать из этого радость. Затормозить прогресс не может никто. Значит, надо ему способствовать.
Цахариас недоверчиво взглянул на него.
— Послушайте, от моих рук не ушел еще ни один человек, который пытался меня дурачить.
— А разве я дурачу вас, когда говорю, что верю во власть судьбы? И что я готов не только безропотно подвергнуться воздействию неотвратимых плодов прогресса, но даже способствовать им?
— Не несите чепуху!—грубо сказал Цахариас. Он с такой быстротой поглощал крепкое вино, что уже достиг той стадии, на которой алкоголь придает человеку воинственность.
— Ах,—печально промолвил молодой человек,— нам никогда не удается нести чепуху.
— А вот это и есть как раз чепуха,— проговорил наставительным тоном Цахариас.- Вы даже не можете себе представить, сколько чепухи вылетает из вашего рта.— И так как со стороны обруганного не последовало никаких возражений, Цахариас продолжил свою тираду: — Или вы находите много смысла в том, чтобы назвать теорию относительности неотвратимой бедой?
— Неотвратимой благодатью.
— Ну ладно, извольте прекратить эту болтовню. Объясните, что значат ваши слова.
— Благодать, которую приносит прогрессирующее познание, покупается ценой страданий, — учтиво произнес молодой человек.
— Это пустые слова. Вам следует научиться выражаться поточнее.
— Когда я выпью, я теряю способность выражаться точно.
— Хорошо хоть, что сами признаетесь в этом,— торжествующе заметил Цахариас.
Но это торжест во оказалось недолговременным, ибо собеседник добавил:
— Всякая точность приносит несчастье.
— Ну вот, докатились! В таком духе я разговаривать не позволю...
— Минуточку! — сказал молодой человек, заметив, что бутылка пуста, и заказал кельнерше еще одну. Затем обратился к Цахариасу: Как вы сказали?
— Проиллюстрируйте сказанное конкретным примером.
— То, что я сказал кельнерше, заказывая вторую бутылку? Это и так конкретно.
— Господи боже мой, то, что вы сказали по поводу точности и несчастья, которое она якобы приносит.
— Ах, это! Немцы самый точный народ в Европе, но они-то и принесли множество несчастий и себе, и всей Европе.
— Ага, вот оно! — взвился Цахариас. Он был уже не в силах сдерживать накопившийся гнев и перешел в наступление.— Вот она, ненависть нейтралов к Германии. Они считают ее виновником всех несчастий, потому что она угрожает корыстолюбию этих торгашей, этих копеечных душонок... Вы что же, и в самом деле ничему не научились?
— О да, вы правы,—сказал молодой человек,—но, в сущности, я не знаю, чему мне следует учиться.
— С меня хватит! — прошипел ему в лицо Цахариас. — Но прежде чем я уйду, вам придется-таки узнать, чему следует учиться вам вместе с вашими хвалеными нейтралами и даже со всем миром, да, да, вам всем.
Быстро опорожнив бокал и окинув молодого человека презрительным взглядом, он произнес такую речь: