— В нашей игре с тайной формы,— продолжала она, — мы, старики, вроде детей—заигравшиеся, как они, и аморальные, как они... В царстве форм, не только светских, нет никакой морали, в лучшем случае похожие на мораль правила; можно ли убивать, здесь неважно, только способ, каким это делается, имеет значение и карается за ошибки... Ребенок еще не оставил форму, мы же, у которых царство «содержания» уже в прошлом, мы к ней вернулись... не будь мы так избалованы и равнодушны, мы, старики, в конце концов из-за преступной нерасчетливости и ненадежности стали бы непременно преступниками... — она рассмеялась слегка,— но этого я не посмела бы сказать моему доброму мужу; правда, я в тогдашней моей глупости этого еще.не знала... ах, почему же вы не присядете?
Из стульев, стоявших у печки, А. выбрал самый ближний и подсел к баронессе.
— Никто не может сказать, что он стар, госпожа баронесса... за те короткие сроки, что нам дарованы, «я» и душа не имеют времени, чтобы измениться.
— Как сказать, дорогой А. Все зависит от оттенков; у молодежи есть все, чтобы почитать мораль, но их влечения, их неизбежная привязанность к житейским удовольствиям и многое другое мешают им следовать ее принципам, в то время как мы, старые люди, которые наконец пробились к аморальности, мы в ней не заинтересованы, и не только из-за нашей слабости, нет, еще больше потому, что наш интерес отклонился от содержания и вернулся к форме. То, что остается,—это как раз оттенки морали, одновременно немного хорошо и немного плохо — кто как понимает. И,— она снова посмеялась негромко,— может быть, это лишь оттенки нашей глупости.
— Следовательно, вы думаете, баронесса, что одни с дурной совестью аморальны, а другие с не менее дурной совестью моральны?
— Хм, хм, примерно так.
— Быть может, баронесса. Но что же можно сделать? Я, например, не смог бы сказать, то ли я с добропорядочной совестью аморален, то ли с дурной совестью все же морален.
Она внимательно посмотрела на него.
— Современное молодое поколение этого действительно не знает; кажется, что оно родилось с моральными симптомами, свойственными старости.
— Согласен, баронесса; формалистичны, неуверенны в содержании и непредсказуемы — именно таковы мы и есть.
— А Хильдегард считает вас безнравственным человеком.
— Это похвала или порицание?—смутился А.
— Вероятно, и то и другое... а что думаете об этом вы? Расскажите-ка, в виде исключения меня сейчас интересует содержание.
— Я недостоин ни похвалы, ни порицания.
— Отговорки, дорогой А., нет дыма без огня... Чем вы вызвали такое негодование моей дочери?
Конечно, дело было в Мелитте, в этой славной маленькой девушке, которая уже два дня была его возлюбленной и в высшей степени безнравственно провела обе ночи в этой квартире; это было сделано с помощью Церлины, довольной своим сводничеством, довольной не только самим фактом, но еще больше тем, что она видела в Мелитте, которая была прачкой и, значит, для А. неровней, свое подобие. И, конечно, Хильдегард узнала об этом. Ведь Хильдегард с холодным и любопытствующим недоверием наверняка подслушивала у его двери и, вероятно, выудила все у Церлины, на чье молчание и особенно если бы она захотела досадить кому-нибудь, и в первую очередь барышне, он определенно не мог положиться. И, конечно, обо всем этом невозможно было рассказать старой даме, напротив, надо было переменить тему, даже ценой небольшого шока.
— Баронесса, это телепатическое негодование глубокоуважаемой барышни.
— Что это значит? Она диагностировала вашу аморальность телепатически? По-моему, вы снова прячетесь за отговорками.
— Это действительно телепатический диагноз, ведь о моих безнравственных намерениях я еще никому не сообщал.
— О каких же?
— Я вынужден буду в октябре уехать из этого так полюбившегося мне дома.
— Нет! — Баронесса была в ужасе, руки у нее задрожали.
— Да, баронесса, я снял в лесу Охотничий домик, даже с правом покупки — я хочу там поселиться надолго.
— Но это ужасно, действительно ужасно... и к тому же — Охотничий домик!
— Боже мой, баронесса, это совсем не так ужасно. Наоборот, как только я там устроюсь, я надеюсь, что смогу приветствовать вас там как самого почитаемого гостя.
Баронесса все еще не могла успокоиться:
— Я никогда там не была... но это было так давно... нет, нет, я никогда там не была... и потом нам придется искать другого жильца... когда-то я знала человека, который там жил...
— О новом жильце можете не беспокоиться, баронесса; если вы разрешите, я еще на некоторое время оставлю за собой комнаты в качестве временного пристанища для моих визитов в город.
— О, это хорошо.
— И наоборот, у вас будет временная квартира у меня в лесу. Подумайте, сколько лет вы были привязаны к этому городу и этой квартире.