Невольные каменщики. Белая рабыня

Между тем в городе расположилась длинная нечистоплотная весна. Сколько всего забытого, ненужного, отвергнутого, мертвого высвободилось из-под снега. Отвратительная откровенность всеобщего воскресения вещей.

Особенно запахи… Один из них, нашатырно-неуловимый, совместился в моем сознании с коричневатой тенью подозрения, и мой тайный кошмар приобрел объем.

Высокий усатый парень в богатом кожаном костюме, улыбаясь, выбирается из белых «жигулей».

Рыжеволосый шведский аспирант в полосатом шарфе и огромных желтых ботинках потягивает пиво из яркой жестянки.

Крепыш в смокинге отсчитывает зеленые кредитки угодливо подобравшемуся официанту.

Перебирая эти неоригинальные олеографические открытки своего воображения, я начинал нервничать. Неопределенность была непреодолима. Любая решительная линия, любое однозначное цветовое пятно вызывали реакцию отторжения, доходящую до рвоты.

Иногда лоте все же казалось, что я ухватил за кончик самого длинного хвоста смертельно опасную для меня истину. Попивая пиво с Жевакиным в железной теплушке, я ни с того ни с сего вспомнил о своем единственном официальном визите в дом Игната Севериновича и краткой своей дружбе с Дашиным мужем. Все началось с достаточно безумной мысли, а не привлечь ли парня каким-нибудь образом вдело. Может, написать ему анонимное письмо — ваша супруга вам неверна. Он начинает следить со своей стороны… Как я мог быть уверенным, что он поймает обязательно не меня?

Прижигая задумчивым окурком эту ублюдочную идею, я подумал — все же странно, что за симпатия испытывается мною к этому собрату по несчастью. А его отношения с женой похожи ведь черт знает на что. Прийти к жене и выяснить, что неуместен! Оборотная сторона светского образа жизни. Я вспомнил зачем-то расположение стульев за тем столом. Стул мужа не выглядел лишним, в последний момент придвинутым. Стало быть, там, где уселся он, должен был сидеть другой человек. Кто-то еще был у Даши в этот вечер дома и, увидев неожиданного мужа, бежал. Принес радостное известие о заграничной командировке и отступил в тень?

Конечно, все это выглядело не более убедительно, чем писали вилами по воде.

Так или иначе, следовало выяснить, кто «сделал» ей командировку в Англию, отец или кто-то другой, — я понял, что говорю вслух, и нервно рассмеялся.

Ничего путного из моего вкрадчивого звонка не получилось. Даша не сочла нужным прояснить детали этого дела, коротко упомянула лишь, что помог ей некто Мамонов, папин хороший знакомый, и тут же перевела разговор на зыбкую для меня почву:

— Ты опять пьян?

Собственно, я не был пьян и не встретились в этот день мы потому, что Даше нужно было «спешить с диссертацией». Я в этой ситуации считал себя страдающей стороной. Если еще помнить о моем громоздком и мучительном расследовании, можно себе представить размеры моего возмущения, после того как я был удостоен выслушать речь Дарьи Игнатовны о том, что ее потрясает моя беспечность. Почему в те дни, когда мы не можем встретиться, я не сижу за столом и не работаю «на наше будущее»?

— На что ты собираешься меня содержать? Сдашь бутылки от сегодняшней выпивки?

И после паузы:

— Учти, на моего папашку ты рассчитываешь зря. Сесть себе на шею он не позволит.

И добавила, смягчая:

— Нам.

Я снова попробовал обратиться к помощи Иветты. Ведя ежедневные обсуждения достоинств и недостатков повседневного любовника, можно и проговориться о появлении нового объекта интереса. Уже услышав один раз от честной Иветты твердое «нет» в ответ на свой прямой вопрос, я мог теперь применять только окольные средства. Это напоминало перетягивание паутины, микроскопическая неосторожность — и нить понимания лопается.

Несмотря на все примененные ухищрения, я не узнал ничего нового. Я в сотый раз услышал о том, что Даша удивлена моей тягой к безделью, моим нежеланием подумать о нашем общем будущем. По словам Иветты, Даша, по крайней мере на словах, смирилась со своей судьбой, в том смысле, что готова взять материальное обеспечение нашего счастья на себя. Это, конечно, ее не радует, но она свыклась с мыслью, что с ней рядом такой человек, который пальцем о палец не ударит, чтобы сделать счастливой любимую женщину.

Как всегда, закрыв ладонью трубку, я зарычал от бессильной злобы: не в этом было дело, не в этом! Но у меня не находилось внятных аргументов для опровержения ее ханжествующей правоты.

Каким женихам она отказала! Иветта помедлила, видимо, разворачивала бумажку с записями. Далее последовали имена маршальских внуков, сыновей генеральных конструкторов, племянников послов. И все лишь для того, чтобы оказаться в съемном шалаше малопишущего и многопьющего поэта.

Я продолжал рычать, слушая все это. Голос Иветты постепенно переходил на сторону обвинения. Ее бледная душа подпадала под обаяние чужого разочарования, она даже забыла о том, что сама является живым опровержением транслируемой теории.

— Какая совместная жизнь, Иветточка? Ведь она замужем и даже не заикается о разводе.

Мы проговорили еще с полчаса, и, как всегда, к концу нашей беседы Иветта полностью стала на мою точку зрения.