Невольные каменщики. Белая рабыня

Иона Александрович улыбался. По-моему, где-то выше уже говорилось, что улыбка его была сложной. Даже если особенно не всматриваться в его лицо, становилось понятно, что за внешней гримасой надменного отношения к миру скрывается что-то другое, но очень мощное. То ли бесконечная печаль, то ли лютая злоба.

Сели. Хозяин на свою издыхающую тахту. Ее неустойчивость передавалась ему и выразилась в заискивающей позе. Гость накрыл полами кресло, превратившись в чудовищное существо на колесиках, в кабинетного кентавра. Сел, не произнеся ни слова, даже не поздоровавшись, и это не казалось ненормальным. Так вот, расстегнул он молча свой поразительный, как бы выточенный из куска антрацита дипломат, вынул оттуда книгу и протянул хозяину комнаты. Сначала Деревьев не понял, в чем тут дело, его предчувствие вознеслось на такую высоту, что в решающий момент проявило нелепую слепоту. Выручили руки. Присущий им автоматизм. Они не только приняли книгу, но и погладили верхнюю крышку, и тут, словно этим неосознанным движением была удалена некая пелена, Деревьев увидел: М. Деревьев. «Избранное». Вначале дрогнули руки, потом — тахта.

Иона Александрович улыбался лениво и победоносно. Он встал и отошел к вешалке, давая писателю побыть со своей первеницей один на один. Хотя бы несколько секунд.

— Сигнальный экземпляр. Должен перед вами извиниться. Не все из того, что было мною задумано и обещано, удалось осуществить. Сроки, сроки.

Писатель поднял книгу на вытянутых руках и прищурился, словно проверяя, не исчезнет ли она при определенных оптических условиях.

— Прошла всего неделя.

— Подставляйте свою бочку меда, сейчас я к вам с ложечкой-другою дегтя. Лучше вы все сразу узнаете от меня.

Иона Александрович снова сел в кресло и начал обмахиваться платком. Он посмотрел на заваленный исписанными листами стол.

— Работаю, — перехватил его взгляд писатель, — «Илиада капитана Блада».

— Что-что?

— Ну, была, если вы помните, «Одиссея капитана Блада», так вот, теперь будет его же «Илиада». Строчу день и ночь, страниц уже полтораста наберется.

— А вы… впрочем, поздравляю. Впечатляет. И идея… вполне.

Деревьев скромно пожал плечами, листая книжку.

— Но вернемся к моим извинениям. Не удалось, во-первых, вот что: человек, которому было заказано предисловие, — я хотел, чтобы все было с соблюдением принятых в подобных случаях правил, — в последний момент отказался. Несмотря на баснословный гонорар.

— Кто он?

— Доктор соответствующих наук. Человек вполне приличный. Фамилия его вам вряд ли что-нибудь скажет.

Писатель слушал невнимательно, он с осторожной жадностью расклеивал слипшиеся страницы. Движение, которым он это делал, выглядело очень эротично.

— Так вот, он позвонил в последний момент и заявил, что ни в коем случае не может быть автором предисловия к этой книге. Впрочем, он не знал, что в значительной степени срывает замысел. Я просил его написать максимально быстро, но об истинных темпах в известность не ставил.

— Да, темпы, это просто… — пропел автор.

Иона Александрович поднял руку, как оратор, утомленный овациями.

— Он зависимый от меня человек. Так что, если он отказался, значит, имел серьезные основания. Их еще предстоит выяснить.

— Конечно, — равнодушно согласился писатель, проверяя состояние позвоночника своей вокабулы; переплет издавал сдобный хруст.

— Знаете, Иона Александрович, мне даже немного приятно, что у вашего могущества есть хоть какие-то границы, — сказав так, Деревьев почувствовал, что гостю не совсем приятно и попытался исправить положение, — это придает вам человеческое измерение, как-то страшновато все время общаться со сверхчеловеком.

Смягчить свою мысль ему вряд ли удалось. Иона Александрович продолжал говорить, не обращая внимания на мелкие помехи.

— Отсутствие предисловия — главная неприятность. Но есть еще одна. Несколько в ином роде. Но она, я подчеркиваю, — продукт сознательного решения. Лично моего. Там у вас ближе к концу расположена пьеса «Невольные каменщики». Небольшая такая.

Пальцы Деревьева тут же стали нашаривать нужное место в приятной толще.

— Да, правильно, вот пьеса. Действующие лица Фил и Фоб, но…

— Вот именно, кое-что я решил там изменить. Строго говоря, всего лишь одно слово. Причем руководствовался я при этом вашими интересами.

— Но погодите, — Деревьев, выпучив глаза, тыкал в книгу, переворачивая страницы, морщился.

— Да, да, да, — мягко, но непререкаемо сказал Иона Александрович. — Я сделал это, все взвесив и полностью разобравшись в вашем замысле. Кстати, чтение меня развлекло.

— Но поймите, все тогда теряет смысл. Ну представьте себе… Ну вот, два человека по пьянке заспорили на любимую российскую тему — о еврейском вопросе. Один из них, стало быть, ИудоФил, другой, естественно, ИудоФоб. Тема их так увлекла, что они подрались и угодили на пятнадцать суток…

— Я читал пьесу.

— …суток. И вот они утром, вывезенные на общественно полезные работы, кладут себе кирпичную стенку, отсюда и название — невольные каменщики…