Невозможность страсти

Она села на скамейку и вдохнула запах сада – влажная земля, молодые деревья, фонтанчик – и цветы, цветы, море цветов. Лена думала о том, что сад Ровены похож, наверное, на сад Волшебницы, куда пришла Герда, открыв калитку. Сад, где было вечное лето. Здесь, конечно, вечного лета нет – к большому сожалению Ровены. Но все тёплые месяцы использовались на полную катушку: весной начинали цвести крокусы, потом тюльпаны, сирень, бархатцы, флоксы… и множество цветов, которые цвели одновременно, и сад казался волшебным. А может, он таким и был, потому что здесь они всегда отдыхали душой. Энергетика такая, что ли. Хоть Лена не любит всяких эзотерических штучек, но по-другому не скажешь.

Этот дом Ровена купила, когда Тимке было десять лет. Продала родительскую квартиру, добавила денег и купила особняк, где пару лет жила как прораб на стройке, потому что ремонт стоил денег, и немалых, а зарабатывались они нелегко. Но потом с ремонтом всё утряслось, и вся её энергия переместилась во двор. Участок был достаточно большой, и здесь уж Ровена развернулась в полную силу. Небольшая беседка среди ёлок, сад камней – и цветы, настолько разные, что Лена и половины названий не знает. Ровена никогда не рвала цветов, боясь причинить им боль, и это в глазах посторонних выглядело бы глупо, если бы эти посторонние глаза были. Ровена не стремилась к широкому общению, ей хватало Тимки и Лены. И хотя знакомых у неё тьма, но это именно знакомые, приятели – в общем, те люди, которые знали такие особенности Ровены.

– Красиво.

Павел подошёл тихо, как индеец, Лена вздрогнула от неожиданности.

– Красиво-то красиво, да как бы не засохла вся эта красота, ведь их поливать надо, а как? Я не разбираюсь, цветы все разные. Какие-то любят много воды, какие-то – нет.

– Думаю, Тимофей в курсе дела. – Павел покосился на бельевую верёвку, где ветер трепал нехитрые постирушки. – Мы там суп затеяли, так что скоро обедать будем. А хозяйка, смотрю, сама тут управлялась. Где же супруг?

– Где и у всех – в пространстве. – Вспомнив о Сергее, Лена нахмурилась. – Вышла замуж по большой любви за парня, который ногтя её не стоил. Зато красавец был, на весь район первый парень! А потом она в институте науки грызла, он тоже грыз – семечки с корешами. Рона придёт домой, старается, чтоб порядок был, его ждёт, а оно заявится среди ночи, пива налакавшись, и спать, назавтра то же самое. Ни работать, ни учиться, ни стремлений каких-то, ничего. Потом Тимка родился, оно налакалось от радости – сын, наследник! – но работать не пошло, зачем? Не для того он первый парень на районе, чтоб работать. Они с Роной квартиру снимали, она репетиторством зарабатывала, но когда Тимка родился, не до того стало. А муж в ус не дует, ну вот Рона и дала ему пинка. Развелась, переехала к родителям, в институте доучилась, потом бизнес открыла.

– Подожди… – Павел и сам не знал, зачем спрашивает, но спрашивал, радуясь, что Лена ему отвечает, а ведь могла бы и послать. – Это дела давно минувших дней. А сейчас-то чего она одна?

– Оттого, милок, что больше за кого попало она выходить замуж не хочет, а ей только кто попало попадается. – Лена села на скамейку. – Нормальные мужики давно по семьям, а на свободе кто? Шелупонь всякая: болтуны, алкаши, альфонсы или голытьба, не способная заработать толком. Ну и липнут такие к Роне – как водится. Знаешь, сколько желающих пожить за чужой счёт? А она их угадывает моментально и отшивает тут же. Не любит она ни фанфаронства в мужиках, ни жадности, и никчёмность ваша, когда ни карьеры, ни заработка, драная хрущоба в анамнезе, от родителей доставшаяся, и по жизни неудачник – её тоже не вдохновляет. Вот потому и одна. Так уж получилось, что на свете мало мужиков, которые действительно чего-то стоят, болтаются всякие, на кого лишний раз и плюнуть неохота.

– Ты, мать, рассуждаешь как феминистка.

– Я рассуждаю как тётка за тридцать, десять лет подряд терпевшая рядом ничтожество, не способное ни заработать, ни осознавать последствия своих поступков, ни нести за них ответственность. Так что я знаю, о чём говорю. Просто Рона расквиталась со своим неудачником гораздо раньше, а я по-другому воспитана и тянула.

– Понятно. – Павел хмыкнул. – Вы обе – феминистки.