Неврозы. Теория и терапия

Экзистенциальный анализ данного случая обнаруживает по ту сторону психопатических и кондициональных тенденций, а также конституциональной, диспозициональной и кондициональной базы экзистенциальную подоплеку невроза; пациентка вербализует его следующим образом: «Духовный застой; я подвисла в воздухе, все мне кажется бессмысленным; больше всего мне помогало о ком-то заботиться, но теперь я одна; я бы хотела вновь обрести смысл жизни». Эти слова уже не имеют отношения к амнестическим данным пациентки. Здесь мы улавливаем скорее человеческий крик о помощи. В аналогичных случаях мы говорим об экзистенциальной фрустрации. Под ней мы понимаем

фрустрацию воли к смыслу – характерное для человека стремление к максимально смыслонаполненному бытию.

Экзистенциальная фрустрация не является патологичной, лишь патогенной, и даже это необязательно, а скорее факультативно. Но когда она становится фактически патогенной, когда напрасный запрос человека к жизни делает его больным, мы называем это заболевание ноогенным неврозом

. В нашем примере выше невроз не ноогенный, а реактивный. И все же мы видим, как все замкнутые круговые процессы, о которых мы говорили выше, способны разрастаться до обозначенного нами экзистенциального вакуума. Наша пациентка пыталась описать словами именно его. Если разрастание пустоты в психическом плане нужно остановить, то экзистенциальный вакуум нужно заполнить. Только в этом случае терапию можно считать полноценной, а невроз полностью преодолимым. Необходимо осмелиться и суметь войти в духовное пространство, учесть область духовного и сделать ее частью теории и терапии неврозов. В данном случае в рамках логотерапии – так мы называем психотерапию, исходящую из духовного, – нам нужно дать пациентке понять, что и ее бытие не лишено конкретного, личностного смысла.

Мы обратились к невропатическому основанию заболевания, но предполагает ли это то, что мы сложили терапевтическое оружие и пали жертвой терапевтического нигилизма или фатализма? В факте симпатикотонии или ваготонии мы еще не видим фатума. Если один человек с симпатикотонией очень тревожный, другой, с аналогичной невропатической базой, будет бодрым и бойким. Он будет как бы настороже – до самой периферии поля зрения. Здесь мы намекаем на работу, созданную на базе нашей неврологической клиники Бахстецом и Шобером, которые «заметно часто обнаруживали у настороженных, склонных к тревоге, чувствительных и легко возбудимых типов пациентов особо широкое поле зрения». Аналогично и человек с ваготонией может быть судорожно зажат и сдержан – вплоть до задержки стула в смысле спастического запора, – в то время как другой сдержан лишь в смысле погруженности в себя. Подтверждаются слова, которые Гёте написал в «Годах странствий Вильгельма Мейстера»: «От природы мы не наделены пороками, которые не могли бы стать добродетелями, и добродетелями, которые не могли бы стать пороками». То, что человек делает из своей симпатикотонии или ваготонии, как встраивает их в свою жизнь, какую жизнь строит на их основе, зависит от духовной личности, а не от тонуса симпатической системы или ваготонуса его психофизического организма. В частности, невротическая или психопатическая конституция не обязательно должны укрепиться клинически. Пока это не произошло, у нас нет права говорить больше чем о конституциональной лабильности нервной системы или психики.

Возвращаясь к вторичному страху, мы должны сказать, что он является не только реактивным, притом только его первой формой (о дальнейших мы еще будем говорить). В форме страха перед страхом реактивный страх является рефлексивным, то есть его надо отличать от транзитивного страха, которым мы обозначаем фобический страх, то есть страх перед чем-то конкретным. Так или иначе, со временем страх всегда ищет и находит себе что-то – конкретное содержание и предмет. Он конкретизируется, конденсируется вокруг содержания и предмета как ядра конденсата. При этом содержание и предмет могут меняться.

Гизела Р., пациентка в предклимактерической фазе, обратилась к нам из-за астрофобии: она боялась молний. Однажды ее дом действительно загорелся от молнии. На вопрос о том, чего она боится зимой, когда молний не бывает, она ответила: «Тогда я страдаю не от страха перед молниями, а от страха перед раком». Пару лет назад мать пациентки умерла от рака. Рак и удар молнии были ядрами конденсации меняющейся фобии.