Неврозы. Теория и терапия

Реакция пациента заключается в том, что он борется с навязчивыми мыслями, атакует и штурмует их, – в отличие от человека с неврозом страха, который бежит от своих приступов страха

. Одним словом, мы сталкиваемся с реакцией, характерной для невроза навязчивости: если человек с неврозом страха обращается от него в бегство, то человек с неврозом навязчивости вступает с ним в борьбу.

Приступ страха – боязнь страха – бегство от страха – реактивный невроз страха.

Навязчивая мысль – страх перед навязчивостью – борьба с навязчивостью – реактивный невроз навязчивости.

Однако давление вызывает сопротивление, а сопротивление усиливает давление.

То же касается и внутреннего давления, под которым оказывается пациент: из-за сопротивления, которое он оказывает, оно потенцируется до сильнейшего внутреннего напряжения, как это происходит с потенцированием тревожности до страха перед страхом.

Так же, как к невропатической конституции прибавляется тревожно-невротическая реакция, к психопатической конституции прибавляется реакция невроза навязчивых состояний, но ее можно подобным же образом вычесть из ананкастической психопатии. Говоря иначе, реакция в виде невроза навязчивости на психопатическую ананкастичность обратима, то есть можно добиться ее обратного развития. Вместо борьбы, атаки, штурма приступов навязчивости, вместо вредной активности у пациента должна появиться полезная пассивность, и она может привести к тому, что приступы навязчивых состояний сойдут на нет вследствие своего рода атрофии от бездействия[149].

Важно следующее: пациент должен научиться правильным образом обращаться со своими приступами страха или навязчивыми состояниями, а в конечном счете и с самим собой. Чем больше пациент перестроится в этом направлении, тем скорее прекратятся та самая патогенная борьба и штурм приступов навязчивости, и в результате ее симптомы сократятся до терпимого минимума, до судьбоносного ядра, а ядро это действительно

судьбоносно. Нам ведь известно, что электроэнцефалограмма при неврозах навязчивости обнаружила отклонения от нормы в 48,8 % случаев согласно Сильверману, в 53 % согласно Леонардо, в 75 % согласно Хиллу и Уотерсону, а при ананкастических психопатиях – в 100 % случаев согласно Рокуэллу и Саймонсу. Стоит также упомянуть фон Дитфурта как представителя авторов недавно опубликованных литературных источников, который проследил взаимосвязь неврозов навязчивости с функционированием ствола мозга. Его предположения подтверждали и другие авторы. Кроме того, Питер Хэйс[150] придерживается мнения, что наследственный фактор играет здесь немаловажную роль: «Генетическая предрасположенность является практически sine qua non[151]». Однако мы не являемся фаталистами в отношении наследственности и сторонниками мифологии мозга. В факте психопатии мы еще не видим фатума. Не являемся мы и терапевтическими нигилистами. Даже в области психопатии мы считаем вполне возможной и необходимой целевую психотерапию. Мы мыслим ее как своего рода ортопедию души. Борьба пациента с приступами навязчивости – вот что должно быть прекращено. Однако мы должны помнить, что у борьбы против навязчивости есть основание. Оно заключается в страхе перед навязчивостью. Страх можно лишить предмета, указав пациенту на относительный иммунитет против психозов, который соотносится с типом характера, склонного к неврозу навязчивых состояний; мы говорим пациенту, что о переходе невроза в психоз не может быть и речи. Иными словами, человек с психотофобией и неврозом навязчивых состояний боится чего-то, чего ему-то бояться нет оснований. Все это, конечно, актуально не только для психотофобных, но и для криминофобных тревог наших пациентов.

Чтобы проиллюстрировать это на конкретном примере, обратимся снова к содержательному случаю Мэтью Н.