Мне знаком случай одной пациентки, которая утверждала, что знает совершенно точно, чем больна. Она якобы страдала compulmo[172]
, о чем прочитала в заключении, не заметив пометки «o. b.»[173].В конечном счете важно не только говорить, но и при необходимости молчать. Хоть инструментом профессиональной психотерапии однажды в шутку назвали рот, но психотерапевт, как и врач общей практики, должен уметь держать его закрытым. Ни в коем случае не оправдано следующее: «То, что нельзя диагностировать, нужно оценивать как невроз». Наряду с заветом «ни один диагноз не может звучать как “невроз” per exclusionem»[174]
есть и другой завет – «ни один диагноз не ставят ex juvantibus»[175].Среди прочих случаев мне вспоминается пациентка, которая жаловалась на боли, причем ее жалобы свидетельствовали о выраженной истерической природе; инъекция физраствора (в данном случае я хотел бы назвать это психологическим раствором) имела незамедлительный успех. Несмотря на это, пациентке сделали рентген, который выявил раковые метастазы.
Никогда нельзя ставить диагноз любой ценой, потому что именно такие вынужденные диагнозы часто имеют невротизирующий эффект. Не следует забывать о метком комментарии Карла Крауса: «Одно из самых распространенных заболеваний – это диагноз».
Так же как болтливость, при определенных обстоятельствах может оказаться вредным и молчание, если врач слишком скрытно себя ведет, пусть и в благих намерениях, обходит стороной негативное заключение, умалчивает о нем. Больной тогда не понимает, в чем дело, и может быть склонен к тому, чтобы предположить плохое. Рекомендуется открыто сообщать пациенту также и негативные результаты исследований.
Психиатра это не просто касается, для него это важно в первую очередь, ведь среди ятрогенных фобий есть и психотофобии, и они распространены шире, чем некоторые готовы признать. При всем этом именно тип характера, склонный к неврозам навязчивости, реагирует на болезненные переживания психотофобией. Лечащий врач не должен подкармливать их; напротив, ему стоит подходить к ним с соответствующими мерами, заранее уверяя пациента в том, что именно невроз навязчивости дает определенный иммунитет против психотических заболеваний.
Гертруда Х. (Неврологическая поликлиника; амб. № 694 1951 г.), 25 лет, студентка-медик, замужем за врачом. Сопутствующий ятрогенный псевдоневроз с признаками агорафобии, позднее – психотофобии и криминофобии. Сильнейший страх открытого пространства и тремор. Потеря веса – 15 кг за последние полгода. Основной обмен веществ +31 %. Рассказывает, что после того, как она посетила психиатра, у нее начались и другие фобии: «Дамоклов меч начинающегося сумасшествия навис над моей жизнью. Я старалась смириться с ней, то есть с шизофренией. Я невзначай спросила мужа: “Что происходит с шизофрениками? Их надолго запирают в психбольницах?” “Только если они опасны для других”, – так он ответил. Внутри меня поселился ужасный страх перед самой собой, страх, что я могу стать опасной для других. Я боялась смотреть на ножи и молотки дома, боялась, что я вдруг могу превратиться в убийцу в приступе безумия. Я уже видела, как всю оставшуюся жизнь сижу в камере, разлученная с обоими своими малышами, которым, возможно, был уже предначертан этот ужасный конец».