Невыдуманные истории

месяц — вместе. Я оставляю девчонок в зале и захожу в гримерку. Виктор готовится к

выступлению, он певец. Три стула, пепельница и зеркало. Передо мной двое мужчин.

Молодые. Симпатичные. Приятные. Никакой косметики и платьев. Шутят, даже

прикалываются. Обычные ребята. Только за руки держатся. Первый вопрос, который хочется

задать: «Скажите, а мама знает, чем вы тут занимаетесь?» Шутка.

Не надо обвинять меня в сопливо-слезности, в смысле драматизме или даже трагизме. Еще

больше не хочу быть уличенной в тайном замысле популяризировать гей-культуру и все такое.

Просто я под впечатлением. А это значит, что кнопка «delete» не работает. Пишу, как

чувствую.

— Я класса до десятого не думал ни о чем таком, — признается Виктор. — У меня девушка

была. А потом я влюбился…

Он влюбился в одноклассника. В крепкого, спортивного мальчишку. Тот был таким, каким

Витя хотел видеть себя. Мучился от неразделенной любви, как любой подросток в 16 лет.

Даже признаться пытался, записки писал. В ответ — агрессия.

— А я с детства в куклы любил играть, — вклинивается Андрей. — У меня сестры старшие, я с ними играл, а солдатиками не интересовался. Ни футболом, ни войнушками. Перед

зеркалом любил крутиться. По полтора часа мог в школу собираться!

Ощущение такое, будто меня разыгрывают. Вот сейчас они засмеются и скажут, что это все

неправда! Но это правда.

— Подумаешь, год и месяц! — говорю я. — Тоже мне дата, мы такие даже не отмечаем...

— не успеваю договорить и уже корю себя за противопоставление «мы». Они не обижаются.

Привыкли.

Оказывается, из «год и месяц» надо вычесть еще восемь месяцев разлуки, с больницами и

глубоким самокопанием.

— Мои всю жизнь подозревали, — говорит Андрей. — И мама, и отец, и, наверное, соседи.

Но вслух никогда не говорили об этом. Когда я по-настоящему влюбился (нежный взгляд в

сторону Виктора), мать почувствовала, что ли, и стала уговаривать: «Не ходи, не общайся, тебя обманывают, ты запутался…» Лечить пытались, водили к психологу. У меня тогда, наоборот, все хорошо в жизни было, я был счастлив. Но на меня давили. Давила мама.

Сильно. Я пытался…

Он пытался соответствовать маминым представлениям о мужчине. Перестал общаться с

Виктором, стал выходить пить пиво с ребятами из подъезда, обсуждал футбол.

— Она приходила и наезжала, что от меня пивом несет. Я не понимал, что она хочет? Как

угодить? Какие доказательства нормальности ей нужны? Она меня ломала, и было больно.

Однажды Андрей не выдержал. Совершенно по-киношному наглотался первых попавшихся

таблеток и, естественно, загремел в больницу. Отчаяние. Одиночество. Кто из нас,

«нормальных», в 17-18 лет не испытывал подобного? Поднимите руки. Лес рук...

После больницы домой не вернулся. Говорит, две недели бомжевал. Потом вмешался отец-

бизнесмен. Вечно занятой мужчина никогда «не парился» юношескими странностями сына.

Снял квартиру. «Только мальчиков поменьше води», — пошутил, вручая ключи. Это

единственное, что отец вообще произнес «на тему», рассказывает Андрей. Сейчас с семьей он

почти не общается. Только по телефону.

Виктор тоже побывал в больнице. По той же причине.

— Я очень переживал, когда Андрей исчез. Страдал. Ведь я остался один с пониманием

того, что гей, понимаете? Не ел, не пил. Депрессия. Помню, потерял сознание, пришел в себя в

больничной палате. Возле меня мать. «Мама, я гей».

Она не разговаривала с ним почти год.

Блин, как сценарий к мексиканскому сериалу. Но это правда.

— А как сейчас? — спрашиваю. — Ты говорил, мама все понимает и принимает, насколько

принимает? Варенье передает?

Виктор смеется.

— А тебе твоя передает?

— Да, — отвечаю честно. — И варенье, и котлеты.

— И мне. Нам.

Они действительно выглядят счастливыми. Оба. Правда, Виктор часто говорит лозунгами:

«Общество не готово», «Кругом агрессия», «Нам приходится выживать».

— В чем неготовность общества? — спрашиваю. — Тебя били?

— Нет, не били. Зачем ты так? Унижают часто. Чувство обиды уже притупилось. Но вот на

улице, днем, я не могу пройти с любимым человеком за руку. Заплюют.

Не переживайте, я знаю кучу «нормальных» мужиков, которые тоже не могут днем на улице

взять любимого человека за руку. И ничего.

— Это все шаблоны, — заводится Виктор. — Такое восприятие воспитывалось годами.

Была же статья за подобную любовь в уголовном кодексе СССР. И в Библии…

— Кстати, вы верующие?

— Я в церкви три раза был. Первый раз, когда в институт поступал, второй, когда дед

умирал, а третий... Третий, когда Андрей ушел...

Андрей считает храмы и их служителей лишними посредниками:

— Я верующий, но по-своему, — говорит он. — А насчет того, что Библия не признает

однополой любви, так она столько раз переписывалась, наверняка что-то напутали.

— Подождите, а продолжение рода, Виктор?

— Ты что-нибудь слышала о естественном отборе? Геи — это такая форма контроля над

количеством человеков. Профилактика перенаселения.

— Хорошая теория. Ну почему тогда такие жесткие стереотипы? Слово «гей» в одном

смысловом ряду со словом «извращение»?

— Зоофилия и педофилия — это извращения, вот они точно не естественны для человека.