Невыдуманные истории

Я смотрю на Сергея и думаю об элементарных ценностях.

Мама Лиля взяла их троих. Как же братьев разлучать?! Сергей, Андрей и Владик. Владику

скоро пять, шкодный такой.

— Мать принесла его из роддома, положила на кровать, сказала: «Воспитывайте!». И ушла,

— Сергей рассказывает это, будто чужую историю, спокойно, без эмоций, как

информационное сообщение. Ему тогда было девять, Андрюше шесть.

— Чем же вы кормили грудного ребенка??? — я, если честно, в шоке.

Мальчишка удивляется, как взрослая женщина может не знать, чем кормить

новорожденного:

— Молоком сначала. Потом кашу ему варил. Манную.

Владик сейчас учится есть ложкой. Год назад не умел и этого.

Меня поразило, какие они послушные. Сказали сними шапку — снял шапку. Надень тапки

— надела тапки. Плакать хочется. Я свою расчесаться с утра до хрипоты уговариваю, а тапки

— это вообще бич.

— Не ходи босиком!

— Ты тоже босиком!

— Я взрослая!

— Я тоже уже взрослая!

—Ты можешь заболеть, пол холодный!

— Не холодный совсем!

— Сейчас по шее получишь!

— Детей нельзя бить! — ну и так далее. Такие «качели» у нас могут по полдня

продолжаться. А тут... Взрослый в их глазах, как Бог. Не знаю, это страх или благодарность?! А

может, и то и другое…

Маринка тихая-тихая. Лежит, как котенок, калачиком. Голова у мамы на коленях, кажется, сейчас замурлычет.

— Ой, слава богу, спит уже спокойнее, а то было каждый вечер: «Возьми меня к себе, боюсь, дядька Вовка придет, ножом зарежет».

Я возмущаюсь. Как же так, если детям угрожали, надо же заявлять в милицию, бить в

колокола!

— Нет, — говорит мама Лиля. — Не надо. Пусть они забудут. Я хочу, чтобы поскорей

забыли весь этот ужас.

Потом в семье появился еще один — десятилетний Андрей. Мальчик сильно отстает в

развитии. Зато, хвалит мама Лиля, он такой добрый, лучший помощник.

— А как вы их выбираете? — мои вопросы выглядят глупо и цинично, понимаю.

— Да никак не выбираю. Ведь когда детей рожаешь, не выбираешь, мальчик или девочка, здоровенький или не дай бог что...

«Бабушка! Дедушка!» Вся ватага сорвалась с места с криками. Пришли Лилины родители.

Малышня облепила бабушку, как саранча. Каждый норовит сунуть деду лизнуть чупа-чупс:

«Попробуй мой! А мой попробуй!»

Мы засобирались.

— Хорошо, что родители пришли, хоть чуть-чуть отдохнете, — говорю я маме Лиле. — Все-

таки восемь детей!

— Девять, — поправляет меня женщина. — Пашка прячется, стесняется. А я не устала

совсем. Сейчас обед приготовлю. Эй, команда! Что хотите на обед?

Мы уже садились в машину, как из ворот вышел дед:

— Подождите!

Он вручил нам по ветке сирени и пожелал удачно доехать. Так трогательно. Тут ехать

минут пятнадцать, а как будто в другой мир.

Ехали молча. Пахло сиренью. Мне захотелось обнять маму. Захотелось провести целый день

с дочкой. Не обязательно кататься на роликах. :) Просто побыть вдвоем.

Еженедельник «MediaPost» № 20 от 7 июня 2007 г., колонка  «Невыдуманная история»

СИНХРОН СТЕНДАПОВИЧ ТАЙМКОДОВ

Почему-то многие не любят журналистов…Почему, а?

—  Ты кто?

—  Журналист?

—  А-а-а, понятно.

Что понятно??

Мне не посчастливилось быть стажером. Не знаю, почему, наверное, по возрасту не

подходила на эту должность. Может, у меня лицо обманчиво умное, а может, журналистов

в редакции в тот день не хватало. Когда я впервые переступила порог ньюз-рума (комнаты

новостей) с испуганным «здрасьте», редактор — милая девушка — первым делом любезно

показала мне, где туалет. Следующей фразой была команда ехать на съемку. Очень

правильная, надо признать, последовательность.

Конечно, я боялась. Что значит «ехать на съемку»?

— Езжай в неотложку, — парировала Маша Малевская. — Там девочка — 50% ожога, ей

нужна кровь. Оператор такой-то, машина внизу, вот кассета!

Вообще-то я планировала пару месяцев созерцать. Прикинуться ветошью и наблюдать со

стороны за акулами пера. Не свезло.

Пока ехали, я выспросила у оператора, что означает термин «съемка». Успокоилась.

Смело ступила на порог палаты с микрофоном в руке. Я БУДУ БРАТЬ ИНТЕРВЬЮ! Профессия

представлялась мне как школа первоклашке, самое главное в ней — это новенький ранец за

спиной.

Я не знала, что такое человек без кожи. Не знала, что такое ребенок с половиной

обожженного тела. Его не укрывают и не бинтуют. В палате — специальная температура, мне показалось, градусов шестьдесят, — чтобы человек не замерз. Без кожи. Диана, так

звали малышку, улыбнулась и звонким голоском спросила:

— Тетя, вы к нам?

Наверное, под действием наркотика (или каких-то обезболивающих, не буду врать, не

помню) она вела себя, как обычная шестилетняя девчонка, улыбалась и щебетала. Точнее, ее голова выглядела обычно. Остальное тело было… Это было страшно. Я не могла

произнести ни слова. Шок. Через минуту я вылетела из палаты, рыдая. Как-то не так мне

представлялась журналистика.

Умылась. Взяла интервью. У мамы и у доктора — оператор подсказал.

И, конечно, сдала кровь. Ехала назад под впечатлением, думала, сейчас «убью» своим