Рядом с Берзиным стоял Мигэль Кольцов. Ксанти в форме офицера фаланги проверял у каждого уходящего, как подогнано снаряжение — не бренчит, не звенит ли при ходьбе? Бутылки с бензином переложены в ящике пахучим сеном.
Мул навьючен коробками, аккуратно привязанными каждая в отдельности. Погонщик прикрыл поклажу холстиной, подтянул ремни, подпругу.
Навьюченного мула вел на поводу старый крестьянин, заросший седой щетиной.
— Баутисто, — обратился к нему Ксанти, — где запалы?
— Не беспокойтесь, камарада. Запалы лежат отдельно от динамита.
Наконец к мулу приторочили поклажу, позже ее переложат в заплечные мешки, и мул тронулся с места. Берзин подошел к Баутисто, крепко пожал руку, попрощался с ним и Мигэль.
Следом за Баутисто прошагал долговязый Курт с ручным пулеметом на плече, к поясу подвязан котелок, слегка поблескивающий при лунном свете.
За Куртом шел пастух с котомкой на спине, с кнутом в руке и погонял небольшую отару овец. На нем широкая соломенная шляпа, лица не видно. Проходя мимо командиров, пастух взмахнул кнутом и крикнул озорно:
— Но-о-о, залетные!
— Цветков идет в гости со своим шашлыком, — засмеялся Ксанти.
— Только, Василий, не играй с огнем, — успел сказать Берзин вдогонку Цветкову.
В ответ донеслось залихватское:
— Все будет о’кей, сеньор Павел Иванович! Гуд бай, в смысле пока.
Прошагали два испанских партизана, за ними могучий Людмил в каске.
— Ну вот, Павел Иванович, мои все… — сказал Ксанти, прощаясь.
В полночь на аэродроме слышались лишь стрекотание цикад, шорох травы и учащенное дыхание. Ползли по-пластунски, тащили коробки динамита, мотки с бикфордовым шнуром, сумки с гранатами, оружие, бутылки. По небу размеренно шарил луч прожектора. Когда он склонялся к земле, в полосу света попадала антенна над зданьицем аэропорта. В небе трепыхался черно-белый конус, набитый ветром.
На эти мгновения следовало припасть недвижимо к траве или нырнуть в спасительную тень под крыло ближайшего самолета и переждать.
Глубокой ночью раздался взрыв, и пламя подсветило облачное небо. Минуту спустя в другом конце аэродрома занялось второе зарево.
Наступил черед Цветкова — яркая вспышка предварила новый гром и новый пожар.
От ночной тишины ничего не осталось. Выстрелы, пулеметные очереди, разрывы гранат, топот бегущих, вой сирены, свистки, крики, стоны, звон разбитого стекла — это вылетели окна в командансии у восточных ворот…
«Последние часы Мадрида»
Давно уже пора было вывести в резерв несколько танков Армана, которые больше других пострадали в последних боях. Но Арман переговорил с ремонтниками, с военинженером Алымовым и оставил у себя все израненные танки — их можно уподобить раненым танкистам, которые отказались покинуть поле боя и отправиться в госпиталь.
4 ноября франкисты захватили аэродром «Куатро виентос» — «четыре ветра» — до Мадрида 10 километров. На улицах города стала слышна артиллерийская канонада.
Арман сделал запись: «
Весь день 4 ноября десять танков курсировали по предместьям Мадрида, создавали впечатление, что танки воюют на многих участках фронта. Арман отдал приказ вести более интенсивную, чем обычно, стрельбу, короткими огневыми контратаками тормозить наступление противника. Сидя в танке на исходной позиции, Арман слышал радиопередачу мятежников «Последние часы Мадрида», она прозвучала в тот день впервые. Арман узнал, что генерал Мола, один из подручных Франко, въедет в Мадрид на белом коне. Парад перед зданием военного министерства примет глава государства, высокопревосходительный сеньор генерал Франко. Названы капельмейстеры одиннадцати военных оркестров.
Франкисты в радиопередачах «Последние часы Мадрида» все чаще называли дату 7 ноября. Ссылаясь на германские источники, передавали, что «
В тот самый день в Валенсию двигалась длинная вереница шикарных «кадиллаков», «испана-сюиз» и более скромных автомобилей: из Мадрида танком уезжал Ларго Кабальеро и его разношерстное правительство. Оборону Мадрида, по существу, взяли в свои руки коммунисты во главе с Хосе Диасом, Долорес Ибаррури и Антонио Михе. Правительство же считало положение Мадрида безнадежным. В оставленных инструкциях предусматривалась возможность сдачи Мадрида, что породило у иных панические настроения.