Она так страшилась сообщений с Дальнего Востока, что просыпалась после ночи, склеенной из кусочков, раньше, чем хрипловатый репродуктор.
Как раз в те дни, когда она была взволнована новостями с Дальнего Востока, клиент, неразлучный с портфелем, предложил Незабудке бросить гребенки-кисточки, перейти на работу в горпищеторг на склад. Златых гор не сулил, но дал понять, что голодной сидеть не будет. И безусловно, снимется забота о том, как получше отоварить карточки.
— Полезно учесть и такой фактор, — уговаривал он, — хороших работников я лично премирую.
Незабудка отказалась, но через несколько дней ее поджидала неприятность: старший закройщик запретил Дануте работать на дому.
На кого теперь оставить мальчика? Прожить на то, что она настрижет и набреет, они втроем не смогут.
Незабудка приняла приглашение Степана Антоновича Балакина, а Данута бросила ателье № 2.
Чем с большей нежностью относилась Данута к Павлушке, тем чаще ворчала: «Взяла кабалу на свою голову» — и тем добрее делались ее страдальческие глаза.
Ну, а если говорить правду, питались они с Данутой скверно, Незабудка боялась, что у нее пропадет молоко. И ни присесть среди дня, ни отдохнуть несколько минут, потому что не иссякает очередь в мужской зал.
Попадались клиенты подвыпившие, болтливые любезники, любители пошлых комплиментов, а то и просто мужики давно немытые, даже вшивые…
Рука немеет от щелканья ножницами. Бокс, полубокс, под полечку, кляузная прическа «ежик», постричь так, чтобы замаскировать залысины, височки прямые, височки косые…
После раздирающего уши базарного гвалта — гудит прокуренный предбанник мужского зала, хлопает дверь на тугой пружине, звякают ножницы, стрекочут машинки, осточертевшие выкрики «Кто крайний?» и «Следующий!» — на складе тихо, спокойно.
И малыша удобнее кормить в полутемном закуте, за штабелем ящиков.
Сегодня утренняя сводка принесла новые треволнения. Накануне радио сообщило, что Япония безоговорочно капитулировала. А потом японцы попросили Швейцарию передать американцам, что император еще не подписал какую-то бумагу, рескрипт по-ихнему, без этого Квантунская армия не капитулирует. Что же это японский император такой бюрократизм развел? Из-за него и военные действия не прекратились. Зря император берет пример с того коменданта крепости Пиллау, о котором писал Павел. Кому нужны напрасные жертвы?
Она была возбуждена новостями, заснуть уже не могла, отнесла малыша в комнату к Дануте, а сама чуть свет отправилсь на склад. Сторож сильно удивился несвоевременному приходу учетчицы, но промолчал.
На полу возле мешков стояли три ведра с водой. Что за блажь? Может, это уборщица Луша затеяла вечером мытье полов, а потом передумала? Но к чему три ведра, а в каждом — воды до половины? И тряпки не видать…
На складе частенько выпивали при закрытых дверях, обычно после того как в магазины отправляли машины, повозки с продуктами.
Вот и сегодня произвольно удлинили перерыв на обед. Данута унесла Павлушу, а Незабудка разомлела и прикорнула на мешках с пшеном; бессонные ночи как-никак сказывались.
Она быстро заснула, но сон был беспокойный. Ее куда-то несло, гонимую огненным ветром, дорогу ей преградила три полупустых ведра. Она хотела перепрыгнуть через них, но упала. Встала с трудом, ощущая с одного боку тяжелую санитарную сумку, с другого автомат ППШ. И все-таки сумела сама себя перегнать при падении…
Ее разбудили приглушенные голоса. Скрипит стул, ерзает табуретка по полу, булькает жидкость, разливаемая по стаканам, позванивает посуда.
Степан Антонович рассказывал сиплым полушепотом о сказочной житухе на фронте, когда у него под началом состоял взвод регулировщиц. Донесся скабрезный смешок. Почти всю войну он прослужил в дорожниках, проторчал на контрольно-пропускных пунктах, возил с собой шлагбаумы, полосатые будки, указатели «Предъявите пропуск», «Вперед на запад!», «Тихий ход!» и другие. Служба была хороша уже тем, что он околачивался за тридевять земель от передовой.
— А где вас ранило, Степан Антонович?
Самодовольный смешок:
— Это я свой аппендицит решил на всякий случай ампутировать. Хирург врачевал в госпитале — золотые руки! Но только еще более золотые руки оказались у госпитального писаря. За флягу со спиртом выдал справку: тяжелое ранение в полость живота в боях за Родину…
Голос стал еще глуше, и Незабудка бесшумно повернулась, приподняла голову — иначе не услыхать.