Незабудка [сборник 1987, худож. О. П. Шамро]

Пора потихоньку собираться в дорогу, хорошо бы приехать до крутых уральских морозов. Как бы Павлушка не простыл на пересадках. Или попадешь в вагон с разбитыми стеклами. Или проводники угля не найдут. Не слишком разумно приехать домой на зиму глядя. Тамошняя зима шуток не любит и требует уважительного к себе отношения. Припасены ли дрова в достатке, или курень пустой? Куренем у них на Урале называют сарай для дров. А если дров не хватит — кто привезет?.. Она с детства помнит дедова коня, капризный был жеребец, но работяга. Когда до Соликамска еще не дотянули рельсы, а подошло время бурить первую калийную шахту, компрессор туда тащили в упряжке восемьдесят лошадей и среди возчиков был дед Павел Лаврентьевич со своей одной лошадиной силой. Дед тогда и сам был сильный, управлялся со всем хозяйством, а сейчас съехал из безработного дома и сидит вахтером в проходной Вишерского бумажного комбината.

Она силилась вспомнить и не могла — что у нее осталось дома из зимней одежды? Подшиты ли валенки, помнится, они прохудились. Валенки, валенки, не подшиты, стареньки… Овчинный тулупчик изношенный, в латках. Собиралась когда-то справить зимнее пальто, да прособиралась. Цел ли оренбургский платок, или бабка износила? Не дымит ли печка в доме, как это частенько бывало? Недолго Павлушке дыму наглотаться, не угорел бы…

Она еще ни разу не истопила печку в своей комнате на улице Буденного — дымит или не дымит, хорошо греет или плохо? Надо бы спросить у Дануты, да теперь уже не к чему.

Она подумала об их общем с Данутой огородишке. Хоть и бедный, но все же подспорье на осень, а может, и до Нового года.

Уволилась Незабудка по собственному желанию, двухнедельное вознаграждение не полагалось, а денег на дорогу в обрез. И тут она вспомнила, что ни разу не получала пособия как мать-одиночка. Правда, при регистрации она высокомерно отказалась от такого пособия, но если принять во внимание все обстоятельства…

Почему это Павлушка из-за ее амбиции должен лишаться пяти литров молока?

Она направилась в собес и по дороге, недалеко от парикмахерской, где раньше работала, столкнулась лицом к лицу с Балакиным.

Глупая, думала, что Балакин со стыда не подымет глаз. А он шел, размахивая своим портфелем на трех застежках, шел без тени смущения на одутловатом лице, ухмыляясь.

— Ну, чья взяла, Легошина? Ведь рекомендовал тебе, фронтовой товарищ…

— Да ты готов продать фронтового товарища, не отходя от кассы.

— Могла жить припеваючи.

— Тебе подпевать, что ли?

— А кто тебя уполномочил на сплетни?

— Скажи спасибо, что у меня рука дрогнула. Уложить бы тебя, гада, на месте!

Он набрал в рот воздуха, не нашелся, что ответить, шумно выдохнул и совершенно неожиданно показал ей кукиш. Она посмотрела на его грязные пальцы-сосиски и брезгливо сказала:

— Ты руки давно не мыл? Или они у тебя, как совесть, не отмываются?

Балакин прижал к груди немецкий штабной портфель, заслонясь им, как броней, и уже на ходу сказал через плечо:

— Манипулируй ногами и меньше чеши языком, мать-одиночка!..

Незабудка медленно пошла своей дорогой, ошарашенная его уверенностью в своей безнаказанности, и брезгливо думала о Балакине.

Права Данута, которая с сухой ненавистью в глазах пожелала ему, чтобы воронье над ним каркало.

Этот Балакин выжил на войне, прячась за спины храбрых и благородных людей, да еще наживался на чужом горе, на чужой нехватке. Вот именно — выжил и нажился! Все ценное, что выковала война в хороших людях, — храбрость, терпение, стойкость, умение переносить лишения, взаимная выручка, готовность принести себя в жертву, — все это к балакиным не пристало. Прослушают они рассказы о подвигах, а подражать героям неохота. Проникла к ним в кровь всякая мерзость, и не легко ее вытравить. Простым переливанием крови здесь не обойтись, нужна операция, и притом без наркоза. А бороться с такими балакиными трудно, потому что они выдают себя за геройских защитников Родины.

Что живет в памяти дольше — зло или добро?

Это только бессердечные люди на зло памятливы, а на добро забывчивы.

Русский человек не злопамятен, он отходчив после драки. И пленные немцы в Бобруйске это чувствуют — не разучились смеяться, даже с бабами заигрывают…

Но хуже, когда живет источник зла. Тут короткая память может только подвести.

Она уедет из Бобруйска и никогда больше с этим Балакиным не встретится. Но, возможная вещь, придется ей на узкой стежке-дорожке столкнуться с другим хапугой, и как бы ей на тот случай не оказаться беззащитной, как бы ее не подвела память-коротышка.

Браунинг, даже если оформить разрешение чин-чинарем, для такого ближнего боя — не оружие. Тут главное — чтобы совесть на размен не пошла…

21

— Вы меня вызывали?

ППШ молча кивнул, подал Легошиной левую руку и спросил:

— Ну, как твои дела?

— Да похуже вчерашнего…

Как ППШ и предполагал, Балакин времени не терял. Пока в Минске заседал пленум, сочинил и прислал в горком «телегу». Самыми черными красками обрисовал хулиганское поведение матери-одиночки Легошиной. Возвела напраслину на весь коллектив торговой базы горпищеторга, что подтверждается и результатами ревизии.