Незаконнорожденная

Ахи да охи Бриджит сопровождали их до самого дома и продолжались, пока она наполняла корыто, чтобы смыть с них речной ил. Впрочем, обличительный пыл Бриджит вскоре сошел на нет, погашенный безудержным весельем ее подопечных. Пташка старалась не слишком тщательно мыть руки, чтобы сохранить запах реки, который ей нравился, и когда легла спать, то поднесла руки к лицу и вдыхала его, вспоминая обо всем, что произошло за минувший день, пока наконец не уснула.

Тот единственный раз, когда Пташка сидела на Сулеймане, шагающем по прибрежному лугу, оказался ее первым и последним уроком верховой езды. Вскоре Джонатан отбыл в армию, где занялся приобретением амуниции и подготовкой к получению офицерского чина. Потом, летом 1808 года, он уплыл в Португалию. До того как туда отправиться, юноша еще несколько раз наведался к ним на ферму один, без деда, но предпочитал проводить время наедине с Элис, а не учить ездить на лошади ее названую сестру. Пташка никогда не прекращала думать о том, что могло случиться с Сулейманом, – даже после исчезновения Элис, когда вся ее прежняя жизнь пошла прахом. Не могу даже помыслить о том, чтобы описать тебе то, как он погиб. Пташка сглотнула. Каждый раз, когда она перечитывала или вспоминала слова, написанные Джонатаном, она ощущала глубокую печаль и негодование, что мир оказался таким уродливым и жестоким, тогда как Элис учила верить, что он справедлив и прекрасен. Это было гнетущее и тяжелое чувство.

Может, именно это письмо и убедило ее порвать с Джонатаном? Не могло ли оно повлиять на их отношения? После того как Джонатан уплыл, Пташке стало труднее понимать Элис. Та все время чего-то боялась, выражала беспричинное беспокойство и неожиданно принималась плакать. Но хуже всего дела пошли в последние три месяца перед ее исчезновением, после злосчастного решения пойти в Бокс, чтобы встретиться с лордом Фоксом. В последние три месяца перед возвращением Джонатана, озлобленного, наполовину свихнувшегося от горя и ожесточения; это был чужой человек со знакомым лицом. «Неудивительно, что она перестала его любить, и неудивительно, что он ее за это убил». Пташка снова и снова представляла себе, как это могло произойти, пока ее фантазия наконец не стала восприниматься как реальный факт. Может, именно такие письма, как это, и убили любовь Элис. Я делал страшные вещи… Я совершил то, о чем никогда не смогу тебе рассказать. На моем сердце лежит пятно стыда… Я тебя не достоин. А потом она встретилась с ним, и все подтвердилось. В те последние три месяца с Элис что-то произошло. В ней погасла какая-то искорка; и хотя у нее было множество тайн, они больше не озаряли ее внутренним огнем, заставляя светиться, как светлячок. Нет, они тяжелым грузом лежали у нее на плечах, и эта непосильная ноша ее изнуряла. А когда однажды поздно вечером Пташка спросила, что случилось, Элис только закрыла глаза и ответила: «Я не в силах тебе ничего рассказать». Пташка могла лишь гадать, в чем дело и почему все так плохо. Оставаться в неведении было для нее пыткой, и эта пытка продолжалась до сих пор.

Тем вечером Пташка сунула письмо обратно в кучу бумаг на столе у Джонатана Аллейна, когда тот лежал на кровати с опущенным пологом, так что она не могла его видеть. Ставни были опять закрыты, и в комнатах царил полумрак. Стояла полная тишина, и когда Пташка возвращала письмо, послышался едва различимый шорох бумаги, после которого тут же раздался замогильный, точно у привидения, голос Джонатана:

– Ничего не трогай на столе. И не тревожь меня.

Укрощенная Пташка поставила у кровати бутылку вина с вынутой пробкой и громко доложила об этом. Вино было обычным – запасы крепленого напитка, которым ее снабжал Дик, иссякли. Оставалось только верить, что Джонатану хватит и этого. На принесенном ею подносе лежал также кусок куриного пирога. Пташка взяла тарелку и сбросила с нее пирог в пламя камина. Однако по дороге к двери она остановилась и повернула голову в сторону задернутого полога.

– Что случилось с Сулейманом? С вашим конем? – спросила девушка.

Последовала долгая, тяжелая тишина, и Пташка подумала, что так и не дождется ответа.

– Сулейман… мой добрый товарищ. Я… мы его съели.

Голос Джонатана казался густым, в нем слышалось горе и отвращение. Пташка судорожно сглотнула. Последние слова прозвучали точно удар грома. Ее наполнили ужас и ярость.

– Убийца! Ты будешь за это гореть в аду! – прошипела она и в слезах выбежала из комнаты.

* * *