Итак, люди приходят на блошиный рынок в ожидании «идеальной картины радостно-неформальных, непринужденно-раскованных, мимолетно-игривых, словом – „городских“ контактов (которые по мере необходимости могут быть продолжены)»[228]
. Подмечено, что возможности для продолжения знакомств, завязанных на блошином рынке, выше там, где инфраструктура рынка лучше обустроена для неспешной коммуникации. Или если рынок включен в развитую структуру центральных городских кварталов, где можно посидеть, пригласить на кофе, поговорить за кружкой пива[229].Мы много времени проводили в разговорах за чашкой кофе на блошиных рынках. Но не за его пределами. Потому что чаще всего общение на блошином рынке все же остается анонимным. Торговцев здесь знают по именам, фамилии, как правило, остаются неизвестны. Адресами и телефонными номерами обмениваются только по особой, чаще профессиональной надобности, чтобы приобрести особо дорогую вещь, взглянуть на коллекцию, договориться о специальной встрече на этом же или на другом рынке.
Нам невероятно повезло, что друзья, добрые знакомые и клиенты Манни в память о нем пошли на контакт. Тем не менее сами разговоры могли состояться лишь при соблюдении определенных правил «конспирации» и анонимности. Мне, как правило, не позволялось записывать беседы на диктофон, а открыто выкладывать диктофон на столик в кафе блошиного рынка – и подавно: как бы у окружающих не сложилось опасения, что мой собеседник раскрывает секреты блошиного рынка и его обитателей. Анонимность коммуникации, которая на блошином рынке уравнивает всех, без различия социальных статусов, тем не менее не может скрыть наличие в публике контрастов и конфликтов, в том числе конфликтов между поколениями.
Проблема поколений представляется одной из наиболее актуальных и запутанных тем современного гуманитарного и социального знания. Строго говоря, она является плодом современного общества, в котором, в отличие от традиционных общностей, переходы от поколения к поколению не протекают плавно, а сопровождаются нарушением преемственности и конфликтами: «Только в условиях поколенческих разрывов и кризисов возникает и сама проблема поколений в различных измерениях»[230]
.Показателен контраст между широким употреблением термина «поколение» в современном обыденном языке и предельно осторожным, на грани недоверия, использованием его как научной, аналитической категории. По мнению Теодора Шанина,
ирония состоит в том, что то, что мешает историкам осознать это явление на уровне моделей (т. е. «включить в теории»), – это их высокая историчность. Проще работать с неизменным в формулах объяснений, отметая и оставляя профанам и литераторам факты, которые трудно вписываются в предопределенные «рамки» академических дисциплин[231]
.Среди многочисленных интерпретаций поколения наиболее распространены представления о нем как о возрастной когорте сверстников или как обо всей совокупности одновременно живущих современников. С позиции социологии знания поколение, как и прочие социальные феномены, представляет собой не «объективную» величину, совокупность людей, принадлежащих определенной возрастной группе или исторической эпохе, а субъективную социальную конструкцию. Каждое поколение противостоит другим: его цементирует восприятие индивидами времени, в котором они активно жили, как «своего». Апелляция к «нашему времени», в котором якобы все было иначе и лучше, подразумевает некое доверие к своей эпохе[232]
.Поколение как субъективная – то есть воспринимаемая, проживаемая ее членами – общность опирается на преувеличенное «мы», которое служит пространством коллективных иллюзий и идеализаций. Так рождаются сложные отношения между личностью и поколением, к которому она себя относит. С одной стороны, взгляд на себя как члена поколенческой общности дарует определенную уверенность и защищенность: собственные ошибки могут утратить остроту и горечь, если их рассматривать как промахи, свойственные всему коллективу. Коллективные достижения оправдывают прожитую жизнь, придают ей смысл и значительность. Однако есть и другая сторона в отношениях индивида к «своему» поколению: