Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли

— Я нисколько не сомневаюсь в ее искренности, миссис Хиггинс. И не нужно стыдиться того, что вы попались на эту удочку. Попадались тысячи людей до вас! И я вовсе не утверждаю, будто эту леди не посещают озарения или же у нее нет способностей. Но дело в том, что, даже если способности имеются, она никогда не училась, а потому ошибается, — добродушно поясняет Робин.

— Что ж, наверное, нам больше не стоит туда ходить? — Клер с беспокойством смотрит на Эстер.

— Боже мой, боюсь, я огорчил вас и испортил вам все веселье! — Робин останавливается и поворачивается к Клер и Эстер, молитвенно сложив руки. — Умоляю, простите меня. Я не сделаю дальше ни шагу, пока вы меня не простите, даже если это означает, что я останусь без обеда!

Он действительно стоит на месте, скорбный и умоляющий, пока Клер не начинает хихикать, и Эстер чувствует, как ее губы расползаются в улыбке.

— Значит, вы меня прощаете? Вижу, вижу по вашим лицам. — Он широко улыбается.

— Пойдемте, мистер Дюрран. Я не допущу, чтобы вы остались без обеда, — уверяет его Клер.

— Что ж, по крайней мере теперь я могу не беспокоиться кое о чем, — произносит Эстер.

— И о чем же? — спрашивает Робин.

— Дело в том, что во время нашего… нашей последней встречи с миссис Данторп она получила серьезное предостережение от одного из духов. То есть решила, что получила его.

— О-о-о!.. А ведь верно, Этти! — восклицает Клер.

— Судя по ее словам, дух сказал, что в один из наших домов явилось зло, которое принесет всем нам большие беды. После некоторых споров было решено, что предостережение адресовано мне, — легкомысленным тоном отвечает Эстер, хотя прекрасно помнит, как ее пробирала холодная дрожь, помнит темную фигуру под деревом, наблюдавшую за ней.

— Вам? Неужели? Не бойтесь, дорогая моя, — говорит Робин. — Я совершенно уверен, что миссис Данторп слышала эхо собственного неуемного воображения. Я поставил бы на это последний шиллинг.

— Мистер Дюрран! — доносится сзади голос Альберта. Они останавливаются и оборачиваются — викарий мчится за ними неровной, неуклюжей рысью, и полы его рясы хлопают по коленям. — Мистер Дюрран, я хотел спросить, не могу ли я представить вас кое-кому? — спрашивает он, задыхаясь.

— Разумеется, преподобный отец. Леди, надеюсь, вы меня извините? — Робин грациозно склоняет голову.

Альберт коротко кивает жене и ее подруге, после чего ведет теософа прочь, слегка касаясь рукой спины гостя.

— Он душка, — бормочет вполголоса Клер. — Знаешь, что я думаю? Я думаю, твой муж немного приревновал, когда увидел, как ты прогуливаешься и беседуешь с этим молодым человеком! — Она слегка подталкивает Эстер локтем.

— Да что ты! — смеется Эстер. — Нет, конечно. Неужели тебе действительно пришло это в голову? — отваживается она на вопрос.

— Конечно! Он очаровательный молодой человек… И такой красивый. Я видела-видела, как он тебе улыбался… Может быть, у викария есть повод для ревности, а? — спрашивает она игриво.

— Клер, ну хватит! — увещевает ее Эстер, однако не может удержаться от улыбки.

— И вот что еще я тебе скажу: я тоже ревную. Какой у тебя чудесный гость! В нашей «Парковой ферме» таких не бывает. Это несправедливо, — вздыхает Клер, подхватывая Эстер под руку, когда они снова трогаются с места.

Эстер не отвечает, слегка пристыженная, — оказывается, это так приятно, когда тебе завидуют.

Глава пятая

Кэт слышит у ворот скрип телеги молочника и выходит с молочными кувшинами ему навстречу. Еще нет семи утра, небо чистое и бесцветное, словно стекло. Барретт Андерс, молочник, человек худощавый и молчаливый. От его комбинезона разит коровником, зато руки у него розовые и чисто вымытые. Рот теряется под свисающими усами, такими же седыми, как и волосы.

— Пожалуйста, как обычно, Барретт, — просит Кэт, подавив зевок.

В первый час после пробуждения, очнувшись от не принесшего отдохновения сна, она плохо соображает и ее знобит. Кэт ставит на землю тяжелые кувшины, пока молочник отмеряет две пинты пахты, пинту снятого молока и пинту сливок, погружая в бидоны жестяную черпалку с длинной ручкой. Лошадь, крепкий коб[9] с массивным крупом, задирает хвост, шумно выпускает газы и оставляет на дорожке кучу навоза. Кэт закатывает глаза.

— Вот спасибо большое, мне еще и за лошадью убирать, — ворчит она.

Губы Барретта кривятся под усами.

— Хозяйка будет довольна, эт’ точно. Эт’ бесплатное удобрение для ее роз, — произносит он неспешно.

— Очень любезно с твоей стороны, старая ты кляча, — благодарит Кэт лошадь.

Когда Барретт снова садится на козлы и медленно катится по дороге между изгородями в деревню, Кэт на мгновение замирает с кувшином в руках. Ей нравится тишина и спокойствие, влажная свежесть в воздухе. Как хорошо, как не похоже на тяжкую и удушливую дневную жару. Над головой проносится с криками стайка стрижей: крылья назад, тела вытянуты в полете. На запад, туда, где небо гораздо более синее. Кэт смотрит вслед птицам, страстно мечтая отправиться за ними.