Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 1

— Нет, извините, товарищ начальник, — Белозеров, побагровев, крепко ухватился за край стола, унимая нервную дрожь, — это наше общее дело! Пойдемте тогда вместе в политотдел, хотите — в парткомиссию. Вы правы — я только двое суток здесь, но в эти дни о майоре узнал больше, чем мог за год. Вы пытаетесь меня обвинить, что пошел в атаку, а не сидел и не глядел в глаза командира, — не лукавит ли, не косит ли? А я в них глядел в «долине смерти» еще днем. А сейчас вот понял, что он не погубил, а спас наступление, если дал команду отходить. Спас завтрашнее, а не сегодняшнее. Сегодня можно было спасти не операцию, а только людей. Если бы я сам там с бойцами не был, так же бы обманывался, как и вы.

Голос Белозерова вибрировал, но постепенно крепчал. Слова очередями срывались с губ. Он выплескивал все, что увидел за этот день, вместивший годы, как собственно любой день на «пятачке», и больше адресуя слова уже не Копа- лову, а тем, кто с ним. О минометах, об артиллерии, о неподготовленности первой атаки с ходу, с воды; о рассыпанных людях, о гибели разведки, о беседах в окопах, о знании майором людей, о комиссаре, что пошел в атаку с батальоном Морозова. Умолчал лишь о том, что Кириллов назвал вредительством действия высшего начальства, а поведение отдела Копалова — невмешательством.

Политрук не выбирал выражений. Взволнованная речь, пронизанная обидой и гневом по поводу только что услышанных обвинений, неколебимая убежденность, звучавшая в ней, стали сами по себе невольным доказательством его правоты. Белозеров скорее почувствовал, чем увидел в полусумраке землянки, как и майор, и старший батальонный соглашались с ним. Почувствовал это и Копалов. — Ну, ладно… посмотрим, — прогундосил он. — Завтра пришлю тебе работников на два батальона. И делай дело как положено. Без выкрутасов, «адвокат от ВЧК»!

С этими словами все трое вышли, хлопнув дверью, только что сколоченной из досок. Майор, как выяснилось поздней, заместитель Копалова, выходя, наклонился к Белозерову и, одобрительно сжав его плечо, прошептал: «Молодец!».

Телефонист возвратился на пост и стал опробовать телефоны. Они еще были отключены.

Политрук снова вышел в ночь. Собственно ночью обстановку берега можно было назвать условно. Серии молочных ракет, взлетая в небо, как всегда создавали впечатление дня. Ветер с Ладоги затянул небо тяжелыми тучами. К ветру, знобившему до костей, добавилась вьюга. Мокрый снег в дрожащем свете ракет широким саваном в дешевых стекляшках ложился на землю, на людей, землянки, минометы, на весь «пятачок». Воздух по-прежнему сотрясали разрывы снарядов.

Почти непрерывно слышался их дикий свист на подлете к цели. Правый берег или молчал, или изредка огрызался отдельными залпами. Через реку, расталкивая ледяную шугу, продолжали подбрасывать новые роты и батальоны, а с «пятачка» эвакуировать раненых. На «Невском проспекте» было многолюдно.

У входа в блиндаж Белозерова встретил начальник связи Абросимов, грязный, мокрый, измученный.

— Тридцать два раза прерывали сволочи осколками связь, — словно жалуясь, произнес капитан. — Пока парень тянет, или сам в «наркомзем», или провод к облакам спиралью! Сегодня взвод связи целиком сменился. Из мужского сразу женским стал. Не хотели мы с командиром брать с того берега девичник. Пришлось. Поминать начинаем и их.

— Где майор? Когда будет связь здесь на КП?

— Сейчас подключаем, а командир полка на наблюдательном. Похоже, там фрицы зашевелились.

Белозеров побежал по оврагу. Ход сообщения к КП батальона в развилке приречной узкоколейки был забит смертельно усталыми бойцами, приводившими в порядок себя и оружие после атаки, грызущими с голодухи ржаные каменные сухари, смочив их водой из фляги. Протолкавшись через солдат к перемычке, и совершив обычный курбет вниз головой через дорогу, менее опасный в ночное время, политрук сразу увидел Кириллова, шедшего навстречу. За ним незнакомого лейтенанта, видимо, нового для поручений, и связистов-красноармейцев. Остановились. И тут слева послышался грохот танковых двигателей и беспорядочная стрельба. Несколько десятков немецких «люстр» на парашютах зависли над полем, высвечивая позиции.

В то же мгновение рядом ножом резанул истерический крик: «Ребята, танки. Танки идут. Всем нам конец!» — аж рвал перепонки визгливый голос. — Бежим к реке, все давай к реке, танки-и-и!..» И через голову комполка, прыжком через окоп рванулась фигура очумевшего от страха бойца. Винтовка с лязгом полетела в окоп. За ним метнулся кто-то второй, также выскочивший из воронки.

— Стой! — послышались голоса. — Куда, гады? Смерти захотели?

Послышались выстрелы, и в окопах все смолкло. Фигуры, рванувшие через них, исчезли, по-видимому, в воронке.

Между тем грохотанье моторов и лязг железа за флангом дивизии вначале усилились, затем после нескольких взрывов замерли. Слышались только короткие строчки нескольких ППД.

— Лейтенант, быстро к Королеву, и доложите, что происходит! Мы к себе, — двинувшись к реке, заявил майор почему-то за себя и за Белозерова. Через несколько минут молчания остановился у перемычки.