Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 1

Но когда Белозеров рассказал тем же утром о «литконцерте» врачу Евсеенко, Николай Николаевич рассмеялся, и поведал еще один случай со слов военврача Георгия Горина — начальника медсанслужбы седьмого полка.

Однажды на рассвете они с удивлением наблюдали «необычное зрелище», как выразился Горин. На берегу, почти у кромки воды, на какой-то торчавшей коряге пристроилась белокурая девушка-санинструктор с гитарой. Играла на гитаре и пела что-то веселое-превеселое. Солнце только что показалось из-за горизонта, раздвинув тучи, освещало берег и как бы дополняло эту картину. Девушке кричали, чтобы она уходила в укрытие. Немцы молотили по «пятачку». Но она не обращала внимания, и ушла, когда мины стали ложиться поблизости от нее.

— Это была, конечно, бравада, — произнес Евсеенко, — но вместе — как бы вызов врагу, символ русского бесстрашия, вера в жизнь, наконец, в Победу. И конечно, в какой-то степени это поднимало моральный дух всех, кто видел славную девушку. А вы, политрук, о стихах в землянке, — то ли с какой-то иронией, то ли с подтверждением, что и здесь думают не только о гибели, завершил военврач.

И у обоих, не иначе, бежали одни и те же мысли:

«Милые, родные наши девчата! Русские советские девушки — слиток нежности, смелости, жертвенности и стремления к священной мести. Советские люди, воспитанные в братстве и стойкости. Кто их сломает, кто отнимет их душу? А подвиг Зои? А Николая Гастелло? Тот же снайпер Вежливцев здесь? Не кремневые люди, не стальные сердца, а светлые алмазные души. Согрей алмаз в ладони — отдаст тебе тепло. Оттолкни — холодный, а выстоит перед встречей с любым железом. И освети добрым лучиком — засияет многоцветьем, приподнимая себя и тебя».

Настал канун праздника 24-й годовщины Октябрьской революции. Яркое солнце, внезапно четвертого осветившее «пятачок» воспоминанием о мирной жизни и поигравшее звездочками свежего утреннего снега, уже пятого сменилось снова грязно-серым сукном шлиссельбургского неба.

Через реку, затянутую тонким льдом, непрерывно подбрасывались подкрепления к полкам, отправляемым, по горькой шутке бойцов, «в наркомзем». Атака по-прежнему следовала за атакой. На правый берег «в наркомздрав» увозили все меньше раненых. Немцы в предпраздничные дни остервенели. Буквально град осколков, как из жерла вулкана, извергался на клочок земли, до отказа набитый людьми. Редкие мина или снаряд кого-либо не выводили из строя. «Куда ни врежет — богу андел свежий», — как-то точно определил бородатый старшина Балашов — доброволец с Вологодской земли, безуспешно пытавшийся спасти «пробитого железкой» друга. Несмотря на пополнение, дивизии таяли со страшной силой. Потоком продолжали уходить ко дну переправляемые по воде продовольствие, боеприпасы, орудия. На полк Кириллова пятого ноября оставались по двести граммов спирта на брата, дюжины две ящиков с неизвестно откуда взявшимися баночками «шпроты в масле» и триста килограммов ржаных, настоящих, «мобилизационных» сухарей. Эти шпроты в масле, несколько дней запиваемые невской водичкой, выжившим помнились очень долго. Сколько лет не хотелось им снова пробовать этот деликатес, добавивший к трупно-толовому аромату окопной жизни свой невыразимо острый «букет».

Командиры и политработники, притулившись под земляными козырьками траншей, вели с бойцами политбеседы о наступающем великом празднике, призывали истреблять врагов, прорвать оборону фашистских гадов. Комсомольцы от руки сумели изготовить боевой листок с Геббельсом, опутавшим своим обезьяньим из «колючки» хвостом Арбузово. Перерисовали в четырех экземплярах. Как факт, характерный для «пятачка», но от этого не ставший менее героическим, рассказывалось о подвиге рядового соседней восемьдесят шестой дивизии. Увидев первым, что комроты убит после отданной им команды о броске на «фигурную рощу», боец Лапкин не растерялся и звонким, знакомым всей роте голосом прокричал: «Слушай мою команду! Ротой командую я — Андрей Лапкин! Ручной пулемет к сгоревшей березе! Автоматчики — слева и справа в обход! Со штыками за мной в атаку! Ура!» Рота помчалась за ним вперед и сумела метров через сто закрепиться ближе к противнику.

Политработники читали «Ленинградскую правду» недельной давности с сообщением о пулеметчике Заходском, уничтожившим полтораста фашистских вояк, и лейтенанте Понеделине, снайперски уложившем семьдесят трех.

К шестому участились контратаки немцев. Они помнили о нашем празднике. Они знали, что можно ждать от коммунистов в октябрьскую дату.

— Товарищ политрук, вас здесь зовут, — вползая в землянку, указал на выход связной командира батальона.

Белозеров выполз наружу. Обдало стужей и промозглым ветром. Шел частый колючий игольчатый снег. Немцы, несмотря на темный вечер, почему- то выключили свои небесные лампочки.

К удивлению политрука, обильно посыпаемого снегом, всего, казалось, в полукилометре от дежуривших здесь над головой разбухших туч, мигали звезды. Яркие, зимние, искристые звезды над простором реки. «Черт знает, что творится с погодой», — подумал Сергей.