Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 1

В ночь на четвертое ноября лейтенант Агеев с группой разведчиков приволокли «языка». Немецкий обер, возглавлявший команду снайперов 96-й пехотной дивизии, был «придавлен» в тот момент, когда, посвистывая, шагал к одному из своих постов. Пленного доставили на КП полка. Когда его втолкнули в блиндаж, гитлеровец молча выпрямился. Только что развязанными руками, словно в насмешку над вниманием нескольких пар воспаленных глаз, неспешно застегнул черный воротник, вытер лицо рукавом, обтер оцинкованную пряжку ремня и, высмотрев майора за коптившим шнуром, выдернув ладонь броском вперед, хрипло проорал: «Хайль Гитлер!» Вот такие они были «красавцы» 41-го, и только после Сталинграда стали потихоньку учиться выкрикивать «Гитлер капут». У окраин Ленинграда и Москвы они фанатично ощущали себя уже победителями России.

Ни Белозеров, ни комполка не знали немецкого. Оперуполномоченный, с помощью карманного разговорника, пытался заставить гитлеровца показать на карте огневые точки, командные пункты, одновременно выяснить, где находятся представители и пункты абвера. Куда там. Обер протестующе визжал лишь «найн» и «нихт», словно боров, притащенный для переделки на отбивные.

Белозеров позвонил в особдив. Копалова, как и переводчика, не было. Майора Кириллова связали со штадивом. Офицер разведки оказался раненым, но не настолько, чтобы не мог вести допрос.

— Политрук, может, вы с бойцами доведете этого «найн» до штадива? Здесь метров триста, — сказал командир.

До штаба добирались по «Невскому проспекту». Сержант и ефрейтор из тех, что с Агеевым взяли «языка», толкали гитлеровца вперед, придерживая за конец ремня, которым связаны были предплечья. Немец явно дрожал от страха. Боялся не допроса, не плена, не того, что могут когда-то пустить в расход. Нет, вбирал в плечи голову, сжимался каждый раз, когда слышал свист своего снаряда, разрыв своей мины. А гальку и глину берега его соотечественники почти без перерыва пахали снова.

— Что, не по носу свой табак, сволочь такая? — процедил политрук, когда, в который раз, подогнулись ноги у его подопечного. — Нет, ты понюхай, гад, чем нас потчуете, только у нас-то поджилки не трясутся. У, сука! — сжались кулаки Белозерова.

Факелы взрывов побежали вдруг от дальнего пляжа навстречу им. Низко режущий воздух вой послышался рядом. Разведчик Беспалов, дав подножку немцу, и одновременно с политруком, подхватив его и брякнув плашмя в воронку у откоса, навалились сверху, втиснув его голову в глину. В этот момент у них ничего ценнее этого проклятого обера не было в жизни. Не дай бог его укокошит. Даже забыли о себе.

Когда отряхнули с ватников землю и встали, подталкивая немца вперед, политрук невольно подумал о странных поворотах судьбы. Давно ли, казалось, была средняя школа, уроки любимого учителя обществоведения Симонова, уроки немецкого языка, который так никто и не освоил, но на которых было твердо усвоено, что если фашисты и вздумают напасть на нас, «если завтра война», немецкий народ под руководством КПГ и ротфронтовцев не даст в обиду Отечество трудящихся. Фашизму будет нанесен удар не только нами, но и славным рабочим классом Германии. В сорок глоток, с твердой верой в него, школьники распевали: «Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных, вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах…» и «проверьте прицел, заряжайте ружье, вперед, пролетарий, за дело свое!..» Собирали взносы МОПРа в помощь немецким антифашистам.

А через полтора-два года ненависть в душе Белозерова уже не могла делиться на большую к членам партии Гитлера и на меньшую — к беспартийным немцам, испанцам, мадьярам, маршировавшим по советской земле, беспрекословно вешавшим по команде эсэсовцев людей России, убивавшим детей, насиловавшим женщин.

А вот только что своим телом он закрывал настоящего фашиста. Правда, нужного, ох как нужного, для истребления их всех, пришедших сюда.

Обер был доставлен в штаб дивизии целым. При допросе лежавшим на нарах с раздробленной голенью подполковником — представителем разведотдела фронта, ожидавшим эвакуации, разговорился. Сообщил много сведений о передвижении частей. Но лишь после того, как подполковник предоставил выбор: переправиться в лодке вместе с ним и следовать в плен или быть безвестно закопанным здесь. Сообщил, между прочим, по настояниям Белозерова и о том, что на их участке, куда вчера добавили много артиллерии, зачем-то появились абверовцы из отдела I Ц-корпуса, находящегося где-то за участком. Это явно не было случайно. Политрук, записав в блокнот показания немца, помчался бегом в особдив. Но попал из-за обстрелов туда через час или полтора.

Копалов и его заместитель Новиков, в прошлый раз поддержавший его в споре с начальником, только что появились в землянке.

Дежурный по отделу докладывал о происшествиях в соединении за их отсутствие, одновременно раскладывая по трем котелкам пшенную кашу из термоса. С наката прямо в котелок упали дегтеобразные капли воды. Три шнура, запаленные для улучшения освещения, дали подтаять изморози.