Незваная гостья

– А ты сегодня настоящая шпионка, да? – Похоже, Бин никак не оправится от изумления. – А что еще он говорил?

– Да все на этом. Нет, погоди, он сказал, что это может просочиться в прессу.

– В прессу? – У Бин ошарашенный вид. – Что, черт возьми, происходит?

– Не знаю, но мы должны с ним поговорить. Срочно. Где он сейчас, танцует?

– Нет, они с Ромилли уже пошли спать. Она его буквально уволокла под тем соусом, что завтра рано вставать.

– Да я уже наслышана, – я закатываю глаза, – про знаменитого преподавателя игры на скрипке. Она только об этом и жужжит. Можно подумать, если попадешь к этому преподавателю, то дальше прямая дорога в Оксфорд, Гарвард и к Нобелевской премии. Разом.

Бин смеется, наполовину морщась.

– О боже, она ужасна. Ты в курсе, что Гас собирается уйти от нее? Мы говорили об этом раньше, в саду. У нас получился довольно откровенный разговор. Он сыт по горло.

– Наконец-то! – восклицаю я. – Но почему он столько месяцев тянул с этим? Сколько времени на нее потратил! А мы все это время разводили с ней политесы!

– Думаю, он не хотел сделать ей больно, – вздыхает Бин. – Но чем дольше они будут вместе, тем хуже…

– Зря переживает. Если Ромилли и любит его, то только из-за того, что он для нее делает, а не самого по себе, – решительно заявляю я. – Она любит им командовать.

– А по-твоему, что ему в ней нравится? – интересуется Бин, и мы обе впадаем в раздумья.

– Тело, – наконец говорю я. – Извини, но это правда. Вообще-то она увлекается пилатесом. Наверное, хороша в постели. Крепкий опорно-двигательный аппарат и все такое.

– Если он действительно любит ее, тогда, пожалуй, он забыл, что такое любовь, – с грустью произносит Бин. – Знаешь, как это бывает. Довольствуешься жуткими токсичными отношениями, и вдруг в один прекрасный день у тебя открываются глаза и ты думаешь: «Опа! Вон оно как! Значит, вот она какая – любовь».

– На смертном одре, когда поезд давно ушел, – мрачно добавляю я.

– Нет! – протестует Бин, и я нежно обнимаю ее, потому что у нее такая трепетная душа.

– Ну, так что насчет Гаса? – возвращаюсь я к насущному вопросу. – Это нельзя спустить на тормозах.

– Думаю, нам следует им заняться, – решительно говорит Бин. – Мне лучше посветиться на вечеринке, а там подумаем. Можешь поспать у меня. Никто не узнает, что ты здесь.

– Спасибо. И да, мне нужно в туалет, – застенчиво сообщаю я.

– В мой нельзя, – сразу отрезает Бин. – Он…

– Сломан, я знаю. Но, может быть, я воспользуюсь тем, что в гардеробной, а ты постоишь на шухере?

– Конечно. Но побыстрее!

Мы поднимаемся по ступенькам и на цыпочках крадемся по заднему коридору, а между тем музыка орет громче прежнего. В гардеробной я пользуюсь возможностью взглянуть на себя в зеркало и прихожу в скверное расположение духа: все вокруг такие гламурные и расфуфыренные, а у меня волосы в пыли и бледная физиономия со следами сажи. Можно нанести румян, думаю я, когда лицо умыто. И подкрасить губы. Знай я, что увижусь с Джо…

Нет. С этими мыслями пора завязывать. Никаких румян и помады ради Джо. Вот так-то.

Я осторожно выхожу из гардеробной и вижу, что Бин добросовестно стоит на страже. Дверь в гостиную в другом конце холла открыта: там играет музыка, мелькают огни и висят серебряные гелиевые шары – и мне вдруг ужасно хочется увидеть вечеринку.

– Я взгляну одним глазком, – шепчу я Бин. – Постоишь в дверях? Если кто-нибудь пойдет к выходу, отвлеки их.

Бин закатывает глаза, но подчиняется и встает в дверях, а я подкрадываюсь сзади и подглядываю. Никто не обращает на нас внимания. На танцполе всего трое – Криста, Лейси и папа. Я смотрю на них, и у меня слегка отвисает челюсть. Прежде мне не случалось видеть, как они танцуют. Криста повисла на папе и шарит руками по его телу. На это стыдно смотреть.

– Она точно спрут, – шепчу я Бин.

– Слегка пошла вразнос, – соглашается Бин.

Не знаю, то ли это из-за шампанского, то ли я вся на взводе после встречи с Джо, но картинка начинает плыть у меня перед глазами. Я помню, как папа очень много раз танцевал в этой комнате с Мими. Это было не демонстративно, а с любовью – они двигались по кругу, улыбаясь друг другу.

Еще мы как-то организовали ночь Бёрнса[1]. Все надели килты и пытались танцевать рил, а папа читал стихи с ужасающим шотландским акцентом, так что все валились под стол от хохота. Потом еще долго стоило ему, взглянув на меня, сказать: «Как насчет хаггиса, Эффи, дорогуша?» – и я заходилась от смеха. И, само собой, мы пели «Застольную», энергично и весело вздымая и опуская руки в унисон.

Все это у нас было. Шутки и игры, любовь и радость. А теперь у нас Криста и ее сестрица в обтягивающих платьях танцуют с папой, как будто все они в музыкальном клипе.

– Помнишь ночь Бёрнса? – шепчу я Бин слегка сдавленным голосом. – У Мими в волосах была лента из тартана. А помнишь, как папа произносил оду хаггису?

– Конечно. – Бин кивает, но глаза у нее сухие. Она сдержаннее меня. Она всегда сдержаннее меня.