Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

Мари увезла Луизу к себе, познакомила с родителями, с младшим братом, а потом провела в мансарду, в крошечную комнатушку с одним окном, смотревшим на ступенчатое поле крыш, на лес законченных дымовых труб.

Как и в комнате Луизы, в мансарде Мари — нагромождение книг. На одной из стен — портрет Теофиля: стоит подбоченясь и смеется, блестя стеклами пенсне. Дующий сбоку ветер лохматит черные волосы.

Но были в комнате Мари вещи, удивившие Луизу, — груды разноцветных клубков шерсти, вязальные спицы, пяльцы в углу. Мари перехватила взгляд Луизы.

— Нужно же зарабатывать, дорогая! Переглянулись и засмеялись, сами не зная чему, наверно, от радости, что так нечаянно нашли друг друга.

Мари сварила на спиртовке кофе и, сдвинув к середине стола книги, они, не торопясь, пили обжигающий, пахнущий дальними странами напиток и говорили без конца. О чем? О ком? Да конечно же все о них, об узниках Сент-Пелажи. Мари достала фотографию, вырезанную из какого-то журнала, — Рауль в студенческой каскетке и куртке, ярко освещенный солнцем, сидит на ступеньках Пантеона и с иронической усмешкой наблюдает скошенным глазом за чем-то, что не попало в объектив.

— О-ля-ля, Луизетта! Ты не знаешь, как его величают друзья! — засмеялась Мари, легко переходя на «ты». — Большой Гаврош! Да, да! В нем столько мальчишеского, озорного. И в то же время на редкость умен и язвителен, — не приведи господь попасть на язычок. Окончил Бонапартовский лицей, Версальский коллеж, бакалавр. В шестьдесят пятом, совсем мальчишкой, ездил в Льеж на международный студенческий конгресс, это о чем-то говорит?! Работал в бланкистском «Кандиде». О! А отец — бонапартистская сволочь! Рауль насмерть поссорился с ним, бросил дом. Из Сорбонны выставили за революционные взгляды. Живет журналистикой, дает уроки высшей математики: знает ее как бог!.. О-ля-ля! Я убеждена — вы подружитесь.

— Они ровесники с Теофилем?

— Да! Но по тюремному опыту Рауль постарше, впервые попал за решетку два года назад. Ему в полиции тогда заявили: вы, Рауль Риго, член тайного преступного общества, вам грозит смертная казнь! А он только смеялся им в лицо! Но улик оказалось маловато, выпустили. Освободившись, он шутил: «Не повезло, черт побери! Не познакомили меня с казематами Мазаса! Ну да, говорит, время мое не ушло, успею!» А как на суде себя держал! «Не нужно мне ваше снисхождение, господа неправедные судьи! Когда мы придем к власти, вы не получите снисхождения, не ждите!» Вот какой!

Луиза слушала с интересом, но с большей бы радостью узнала что-нибудь новое о Теофиле, — перед главами стояло бледное лицо, каким видела его час назад.

И Мари спохватилась:

— Что это я все о себе да о Рауле?! — Встала, взяла Луизу за руку. — Пойдем!

Луиза не спросила куда. Вышли на крошечную лестничную площадку. Там, напротив двери в каморку Мари, оказалась вторая дверь, раньше, в полутьме, Луиза и не заметила ее.

— Здесь жил Тео, — пояснила Мари, распахивая дверь.

— Жил? — удивилась Луиза. — А разве теперь?..

— Да! Три года назад, когда за ним началась слежка, снял комнатушку в Латинском квартале.

— Почему же? — снова удивилась Луиза.

— Ну как не понимаешь?! Не хочет ставить под удар родных. В случае… ну, в очень серьезном случае она арестовывают и отца с матерью, стариков, дескать, все вместе, все отвечаете! Забегает изредка глянуть на мать, на отца. И опять неделями нет.

Стоя на пороге, Луиза молча оглядывала жилище Теофиля. Книги занимали два шкафа во всю стену, стопками громоздились на столе, на подоконниках и прямо на полу. На столе тоже книги, газеты и журналы, листы бумаги, исписанные крупным почерком. Но — ни мусора, ни пылинки.

— Я убираю здесь каждый день, — будто угадав мысли Луизы, пояснила Мари. — Я ведь люблю Тео! И так за него боюсь! Порой мне снятся ужасные сны! Будто его ловят жандармы, хотят убить. И я просыпаюсь от боли в сердце… Ну, проходи же!

Луиза прошла к столу, склонилась над исписанным листом, прочитала:

«Жермэн-Касс на суде сказал: «Не трогайте топора, господин прокурор! Это тяжелое орудие, ваша рука слаба, а наше дерево кряжисто!» И мне пришли на память слова, прочитанные недавно в одной русской книге: «В топоры! В топоры!..» И я подумал: великий Бланки прав — лишь силой оружия, лишь топорами…»

Луиза посмотрела корешки книг. «Париж в декабре 1851 года» Тено, «Философия нищеты» Прудона и «Нищета философии» Маркса, томик Бодлера «Цветы зла» с посвящением Теофилю Готье.

Ей вспомнился суд над книжкой Бодлера вскоре после ее приезда в Париж, вспомнилось худое, болезненное лицо поэта, его саркастические усмешки в ответ на злобные выкрики судьи. Что ж, процесс над книгой только способствовал ее успеху, но несчастный Шарль умер нищим, с парализованной памятью в одной из дешевых больничек Парижа.

— Хочешь побыть здесь? — спросила Мари. — Я скоро вернусь.

Луиза осталась одна. Подошла к окну, где стояло обитое красным плюшем кресло, — видимо, Теофиль любил читать, сидя здесь. На подоконнике лежала «История десяти лет» Луи Блана и стояла пустая пепельница.