Ничего не бойся

— Спит. Есть одна проблема, Игнатий батькович, надо мне мотнуться в город к одному знакомому, — классный массажист был в своё время, может он чем поможет, подскажет. Хороший мужик, специалист. Заодно в магазин забегу, просит она пшённой каши с изюмом. А то не отойдёшь от неё, если не спит, не пускает никуда, хоть убей. Я уж и так с работы уволился, а дела-то надо делать? Вот в чём затыка-то у меня. Подежуришь? Часа два она проспит, как раз мне хватит, это уж я на всякий случай прошу, так оно поспокойнее, понадежнее. В крайнем случае, проснётся, начнёт звать, ты ей кошку в форточку подкинь, а я ей записку оставлю, лады? Ну всё, тогда вперёд.

Он уже было ушёл, но вернулся, снял пиджак:

— Жарко чего-то… Слушай — это уж на самый крайний случай — если не успокоится, беги к Пальчиковой, её она ещё как-то принимает, тут рядышком, вон домик беленький, лады? Ну всё, марш-марш, аллюр три креста, не скучай, ваше благородие… Ничего, мы прорвёмся, мы такие, шинь, пень — шиварган!..

Я остался дежурить у дома. Поиграл с кошкой, походил по огородику, спас синюю муху из паутины и одного мотылька… Все окна были закрыты и завешены занавесками, кроме одного углового, с отворённой створкой, выходившего к соснам с правой стороны дома. Меня притягивало к этой половине окна, заставленного сеткой от комаров, я знал, что именно там, в этом месте в доме, который когда-то был открыт для меня лежала сейчас Аринка. Время от времени я поглядывал на её окно, единственную попытку подкрасться к нему оборвал хрустнувший под ногой сучок. Да, она сейчас там, она лежит, она не может вставать, не может ходить, бегать, играть как все, и это по моей вине, это из-за меня, из-за моего дурацкого таланта. А если она так и останется калекой, если это теперь на всю жизнь? Я вдруг увидел её, Аринку, горбатой… это было невыносимо! Она стоит согнувшись, волосы падают на её лицо, и беззвучно плачет… Но если бы можно было так: вот я тихо подхожу к ней и становлюсь рядом, и вот, опускается сверху рука и берёт её горб, тяжёлый как ком земли, и кладёт мне на спину. Меня сгибает под тяжестью, трудно дышать, но я разгибаюсь, пробую понемногу двигаться, ходить, ведь мне теперь жить с этим всю свою жизнь, и делаю вывод, что с непривычки неудобно, конечно, но если привыкнуть, то ничего, жить можно, не очень-то он и мешает…

— Папик! — раздался из окна её голос, — Папик, ты здесь?

Я вздрогнул, как от удара током. Она звала Василия Егоровича.

— Папик, ты где? — снова крикнула она тревожно.

От неожиданности и растерянности я не нашёл ничего лучшего, как спрятаться за угол дома. Я не знал что делать, я всё забыл. А она всё звала и звала своего «Папика»; я представил, как дрожат от подступающих слёз её губы…

— Ну Папи-ик!!

— Здесь, здесь я, — сказал я вдруг голосом Василь Егорыча.

— Ну, ну что ты молчишь-то? Ты специально, да?

— Да я тут в огороде копаюсь…

На всякий случай я снял с гвоздика висевший на крыльце пиджак и парусиновую кепку, и одел их.

— А Дымка с тобой? — спросила Аринка.

— Со мной, — ответил я.

— Принеси мне её!

— У меня сапоги грязные, я её через форточку…

— Давай!

Подойдя к соседнему окну, я ткнул форточку внутрь и пропихнул в неё Дымку. И всё успокоилось. Было слышно, как она шутливо разговаривает с Дымкой. Значит ей в самом деле лучше. Но где же Василь Егорыч? Где он застрял? Я ходил по участку, прислушиваясь к её окну. Ему давно бы пора быть здесь. Неужели он снова напился с горя и пристаёт с ним к кому-нибудь из прохожих? А может он стоит где-то рядом, на подходе…

— Доча, ты спишь? — спросил я его голосом.

— Нет, — откликнулась спокойно Аринка.

— Мне тут надо в магазин сходить.

— Ладно, — сказала она, — хотя ты мне сам говорил, что никуда не пойдёшь сегодня.

Я вспомнил о каше.

— Ты же хотела пшённую кашу?

— А это ненадолго?

— Нет, нет, тут же рядом, ты спи.

— Приходи скорее, — сказала она.

Так я и выбежал за калитку, — в его кепке и пиджаке, развевавшемся на мне как хоругвь. На ближних улицах его не было. Я побежал в сторону станции по дорожке идущей параллельно путям. Я посмотрел и увидел Василия Егоровича на противоположной стороне, он шёл торопливо, о чём-то задумавшись. Я видел, как он остановился, видно прикидывал расстояние до переезда, и стал спускаться через кусты к путям, решив сократить дорогу. В руке он держал пакет с продуктами. Он сбежал по протоптанной тропке к рельсам, шагнул из кустов…

— Стой!! Назад!! — крикнул я, увидев бешено мчащийся поезд.

Василий Егорович на мгновение остановился, но посмотрел не в ту сторону!.. В следующую секунду, с оглушительным воем малиново-красный поезд вычеркнул его из вида, перестучав по нему и перемолов его своими колёсами, не сбавляя скорости… Сбегались люди. Но смотреть было не на что, я увидел лишь какие-то комья в чёрных от крови лохмотьях. Под ногами что-то блеснуло, я узнал цепочку и знакомый брелок в виде парашютиста. Это был ключ от дома.

— И никаких документов, — сказал кто-то.

— Поминай как звали…