Но уже через очень короткий срок маленькой брабантке предстояло оказаться в совершенно новой роли. 23 июня 1529 г., за шесть дней до заключения Барселонского договора, восстановившего мир между Климентом VII и Карлом V, она была помолвлена с племянником папы Александром Медичи и 4 года спустя отправлена в Италию[39]
. В обстановке роскоши и распутства, которую являли в то время итальянские дворы, у Маргариты должны были быстро потускнеть воспоминания детства, проведенного в тихом доме Дуврэна. Прожив некоторое время в Неаполе, она 29 февраля 1536 г. вышла замуж за Александра Медичи. Во Флоренции она была свидетельницей того, как он беспутными празднествами пытался снискать себе симпатии простого народа, окружал себя наемными убийцами и шпионами, приказывая бить палками дворян и присваивал себе имущества изгнанников. Он был убит 6 января 1537 г., и Маргарита овдовела, пробыв в браке меньше года. Но ей недолго суждено было пользоваться свободой. 4 ноября 1538 г. она, по приказу своего отца, была выдана замуж за Октавио Фарнезе, внука папы Павла III. Этому новому мужу ее было всего 14 лет, и она была так возмущена этим неравным браком, к которому она была вынуждена политическими соображениями Карла V, что долгое время отказывалась от исполнения супружеских обязанностей. В конце концов она подчинилась своей участи, и в 1545 г. произвела на свет двойню, 2 мальчиков, из которых выжил только один, прославившийся впоследствии Александр Фарнезе.В том же году Павел III отдал своему сыну Пьетро Луиджи Фарнезе, отцу Октавио, города Парму и Пьяченцу. Это были миланские территории, которые Юлий II присоединил в 1512 г. к папским владениям, и его преемники упорно стремились удержать их за собой, несмотря на протесты Карла V. Поэтому последний поспешил воспользоваться убийством Пьетро Луиджи в 1547 г. и занял своими войсками Пьяченцу. Его категорический отказ вернуть Пьяченцу заставил Октавио Фарнезе пойти в 1561 г. на союз с Францией. Он примирился с Габсбургами лишь при вступлении на престол Филиппа II, который, чтобы оторвать его от Павла IV, тогдашнего врага Испании, признал его в 1556 г. властителем Пармы, Пьяченцы и Новары, но с условием, чтобы он оплачивал испанских солдат, которые, именем католического короля, будут нести гарнизонную службу в крепостях этих двух последних городов. Это было таким образом лишь половинчатым удовлетворением, но за отсутствием лучшего герцог согласился на него, не отказавшись однако от надежды вернуть себе когда-нибудь полностью свое бывшее владение.
Маргарита несомненно беседовала по этому поводу с Филиппом, которого она навестила в марте 1557 г. в Англии, и поездка Октавио в Брюссель в 1559 г. безусловно также была с этим связана. Впрочем, ни она, ни он ничего не добились. Но возможно, что вопрос о Пьяченце сыграл известную роль в решении Филиппа назначить Маргариту правительницей Нидерландов. Он несомненно рассчитывал на то, что надежда получить когда-нибудь назад этот город должна будет побудить ее беспрекословно подчиняться его воле[40]
так как прежде всего он озабочен был тем, чтобы оставить в Брюсселе послушного исполнителя своих планов… Уступить желаниям императора Фердинанда, добивавшегося штатгальтерского поста где-нибудь в Бургундии для одного из своих сыновей, значило бы во вред Испании снова укрепить очень слабые узы, все еще связывавшие Германию с Нидерландами. Нечего было также и думать о назначении правительницей герцогини Христины Лотарингской, как того желали представители высшей нидерландской знати. Действительно, помимо того, что эта принцесса, дочери которой как раз тогда было сделано предложение принцем Оранским, несомненно подпала бы под влияние высшей нидерландской аристократии, ее притязания на Скандинавское королевство в качестве наследницы свергнутого с престола датского короля Христиана II могли во всякое время вызвать опасные осложнения, — не говоря уже, наконец, о франкофильской ориентации ее сына герцога Карла Лотарингского. В пользу назначения Маргариты говорило, напротив, все. Король не только имел полнейшую власть над ней, но ее нидерландское происхождение и кровь Карла V, струившаяся в ее жилах, казалось, должны были снискать ей расположение провинций.