Нидерландская революция

Литературная деятельность католического духовенства не была одинаково оживленной во всех организациях этой огромной корпорации. Ее нельзя правильно оценить, если не отметить с самого же начала, что вся она была проникнута влиянием иезуитов и что именно в недрах иезуитского ордена она нашла свое высшее выражение. Незачем возвращаться к тому, что мы уже говорили по этому поводу. Подобно тому как иезуиты были главными воспитателями католических Нидерландов, точно так же они стояли там во главе литературного и научного движения. У Возрождения, с принципами которого они вели столь решительную борьбу, они тем не менее заимствовали его внешний блеск и его методы. В своих школах они объясняли своим ученикам языческих авторов, а в своем грандиозном предприятии «Acta Sanctorum» они применяли научную критику источников священной истории, которую они очистили от наслоения легенд, с тем чтобы затем предоставить заниматься ею в очищенном и углубленном виде католическим ученым. Не было таких отраслей знания, которые остались бы незатронутыми ими: Лессий занимался моралью и правом, Скрибаний — экономическими вопросами, болландисты — историей, Эгильон — физикой, Григорий Сен-Венсан и его ученики Сараза, Айнском, Гезий, Таке — математикой. И это были лишь вожди подлинной армии теологов, полемистов, педагогов, риторов, грамматиков и всякого рода других ученых! Литературная продукция бельгийских иезуитов с 1600 и примерно до 1650 г. может действительно повергнуть в изумление. Ее плодовитость напоминает плодовитость гуманистов XVI в., и она объясняется в общем теми же причинами. Воодушевление идеалами Возрождения, так же как и воодушевление идеалами католицизма, должно было породить как там, так и тут, одинаковое пламенное рвение и одинаковую жажду действовать и обращать.

На фоне необычайной плодовитости иезуитов еще ярче выделяется крайне жалкая скудость светской литературы. Но нет ничего более понятного, чем упадок фламандской и французской литературы в Бельгии после окончания религиозных волнений XVI в. Ведь светским людям было отныне запрещено заниматься главным, волновавшим тогда всех вопросом, а именно религиозным. Область веры была для них закрыта, точно так же как и область политики. Кальвинисты и республиканцы, в течение стольких лет наводнявшие страну потоком брошюр, «апологий» и манифестов, среди которых еще до сих пор выделяются сочинения Марникса, перекочевали теперь в Голландию. Именно здесь в обстановке религиозных разногласий и политических споров расцвета торговли и национальной гордости, поощряемой победами и благосостоянием, — нидерландская литература переживала теперь, при ближайшем участии протестантских эмигрантов из Бельгии, начало своего золотого века. На юге, наоборот, воцарилось глубокое молчание. Народ предоставил духовное руководство собой католической церкви, а светское руководство монархическому государству. Он примирился со своей участью: у него не было больше желания, чтобы голос его был услышан. Правда, в среде духовенства сохранился живой интерес к умственной деятельности. Но именно благодаря этому светская литература была окончательно задавлена, ибо церковь пользовалась исключительно латинским языком, и это еще более упрочивало и усиливало пренебрежительное отношение к народному языку, созданное приверженцами Эразма и гуманистами. Только одна латынь, которая была столь же универсальной, как религия и разум, казалась достойной величия мысли. В 1653 г. Гейлинкс высокомерно заявил, что фламандский язык должен ограничиваться только «кухней и пивной»[1163]

. Таким образом национальные языки были изгнаны из серьезной литературы. Последняя однако не только почти целиком поглощена была католической церковью, но она, если можно так выразиться, облеклась еще в римские одежды. Она осталась верна научным традициям XVI в., и светские люди, посвятившие себя ей, т. е. университетские профессора или высшие гражданские чиновники, покорно мирились с установившимся обычаем.