Но теперь двинулся и принц Оранский. Предоставив гёзам развивать свои успехи, он направился на помощь своему брату. Хотя армия его была немногочисленна, но он рассчитывал на вмешательство Колиньи и надеялся кроме того, что города, через которые он должен будет проходить, перейдут на его сторону. И пожалуй они бы сделали это несколько недель назад. Но кальвинистский фанатизм гёзов возмутил католиков и сделал принца подозрительным в глазах подавляющего большинства населения. Правда, дело не доходило до того, чтобы ему оказывали сопротивление. Скорее в отношении его соблюдался нейтралитет. Некоторые города, как например Рурмонд, Герентальс, Диет, Мехельн, Термонд, по его требованию или под влиянием агитации его сторонников не решались отказаться пропустить его. Только Лувен и Брюссель закрыли перед ним ворота, и население нигде не поднимало восстаний. Впрочем, повсюду, где проходил принц Оранский, его солдаты, несмотря на его категорические приказы, подвергали поруганию церкви и издевались над священниками. Не решаясь по своему обыкновению ни на какой риск, он продвигался вперед слишком медленно, ожидая все время подкреплений, которые должны были прибыть к нему из Франции.
Вместо этого он неожиданно получил известие (24 августа) о Варфоломеевской ночи. В мгновение ока положение изменилось. Избиение гугенотов и смерть Колиньи разбили все надежды принца и спасли герцога Альбу. После тщетной попытки прорвать блокаду Монса (11—12 сентября) Вильгельм Оранский отступил, покинув город, который капитулировал 21 сентября. Но он не избрал на этот раз опять, как в 1567 г., дорогу на Дилленбург. Он удалился на территорию, занятую гёзами, окончательно решив «отныне сделать своим местопребыванием Голландию и Зеландию и найти здесь свое последнее успокоение».
Глава пятая.
Борьба с мятежниками до Гентского примирения
Как только принц Оранский перенес свое местопребывание на север, восстание голландских и зеландских городов перешло в революцию. Испанцы с полным основанием считали Вильгельма Нассауского воплощением и даже душой, восстания против Филиппа II. Со времени его прибытия в Энкгейзен в 1572 г. и до его убийства в 1584 г. он весь отдался своему делу и тоже мог с полным правом применить К себе мужественный девиз Марникса: «отдохнешь где-нибудь в другом месте». Будучи заурядным полководцем и отлично зная это, он больше не появится на поле сражения и все свое дарование развернет в политике. В борьбе с неслыханными трудностями, в невероятных перипетиях одной из самых необычных войн, какую только видела Европа, его ум и его характер оказывались на высоте событий. Когда все падали духом, его героическая настойчивость возвращала им мужество. При самых запутанных обстоятельствах его ясный ум умел найти необходимые выходы и решения; он умел с изумительной гибкостью изменять свои методы действий, перейти от одного союзника к другому или завязать сразу несколько интриг и отвечать на хитрость хитростью.
Поставил ли он себе с самого начала определенную цель? На это невозможно дать ответа, и сам он несомненно не мог бы ответить на этот вопрос. В самом начале его оппозиция Филиппу II — это оппозиция крупного вельможи, принца, который отказывается быть только подданным. Она напоминает— только в большем масштабе — борьбу Филиппа Клевского с Максимилианом[313]
. Но во второй половине XVI в. политика знати не могла уже больше бороться с абсолютизмом. Ей нужны были союзники, и потому она стала искать себе опоры в народе. В борьбе с Испанией она выступала в защиту прав Бургундии, в борьбе же с королевской властью она апеллировала к привилегиям и к генеральным штатам. Эта политика, усвоенная Вильгельмом Оранским уже при Маргарите Пармской, приняла более определенный и ясный характер при герцоге Альбе. Чем больше его противник попирал ногами конституцию страны, тем решительнее принц выступал в защиту ее и тем определеннее национальные соображения стали у него брать перевес над соображениями частного характера.