«Первое поручение, которое я получил от П. Н. Демичева, — заняться идеологией, хотя я был далек от этих вопросов. Пробным шагом в этой области был мой поход на выставку шестнадцати молодых художников на Беговой улице. Я должен был решать: открывать или не открывать эту выставку, так как на ней было представлено много модернистских работ. Я осмотрел выставку, побеседовал со многими художниками.
Они смотрели на меня настороженно, у всех в глазах вопрос: “Ну как? Откроют?” Меня это даже удивило.
Я сказал:
— Открывайте, конечно. Кому это нравится — пусть посмотрят.
Во всяком случае, как я полагал, нашей идеологии это никак не навредит».
Осенью 1962 года в Центральном выставочном зале организовали показ работ, посвященный тридцатилетию Мос-ковской организации Союза художников (МОСХ). В Манеже долгое время располагался правительственный гараж, только в конце 1950-х уговорили Никиту Сергеевича передать помещение художникам.
«В конце ноября, — вспоминал Егорычев, — я ознакомился с выставкой, организованной в Центральном выставочном зале. Действовала она уже около месяца и вызвала большой интерес москвичей и гостей столицы. За это время ее посетили более ста тысяч зрителей. Занявшая весь первый этаж Манежа выставка действительно оказалась очень интересной: показали все лучшее, что было создано за 30 лет работы Московской организации Союза художников».
А в Министерстве культуры с подозрением наблюдали за исканиями молодых живописцев. Приписывали это, как водится, тлетворному западному влиянию.
Газета «Известия» попросила И. Г. Эренбурга написать о выставке в Манеже. Следовательно, разгром этой выставки заранее не замышлялся. Илья Григорьевич одобрительную статью написал и не мог понять, почему ее не печатают. А дело было в том, что партийные художники пожаловались в ЦК. Дело разбиралось на высшем уровне.
Обсуждение происходило через три недели после Карибского кризиса, и Хрущев демонстрировал идеологическую непреклонность. Ему было особенно неприятно, что идеологические чиновники углядели промахи у его зятя, Алексея Аджубея. Все это заставило Хрущева высказываться жестче обычного. Заведующий Общим отделом ЦК Владимир Малин записал слова Хрущева:
«Остро высказывается по поводу недопустимости проникновения формализма в живописи и крупных ошибок в освещении вопросов живописи в “Неделе” и газете “Известия”. Резко говорит по адресу т. Аджубея.
Проверить приложение “Неделю”, разобраться с выставками. Отобрать помещение, вызвать, арестовать, если надо. Может быть, кое-кого выслать».
Раздраженный и заведомо настроенный против МОСХа буквально через день, 1 декабря 1962 года, Хрущев отправился в Манеж смотреть выставку работ столичных живописцев.
Никита Сергеевич был на взводе и вошел в Манеж со словами:
— Где тут у вас праведники, где грешники?
Сопровождали его члены Президиума ЦК М. А. Суслов и Д. С. Полянский, секретарь ЦК А. Н. Шелепин, первый секретарь Московского горкома КПСС Н. Г. Егорычев, министр культуры СССР Е. А. Фурцева и новый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлович Павлов. Кивнув в их сторону, Хрущев сказал:
— Вот они говорят, что у вас мазня. Я еще не видел, но думаю, что они правы.
На первом этаже висели работы знаменитых художников 1920-х годов, но человеку, не подготовленному к восприятию современной живописи, с эстетической глухотой, эти картины казались странными и нелепыми. Никита Сергеевич был скор на приговор:
— Нашему народу такое не нужно!
Гидом для первого секретаря ЦК стал новый президент Академии художеств Владимир Александрович Серов.
«Серов, — рассказывал художник Павел Федорович Никонов, — сначала подводит к Дейнеке, к “Материнству”, говорит: “Вот советская мать”. Потом еще: “Вот советский воин”. А к моим “Геологам” подвел и говорит: “А за эту картину государство заплатило три тысячи рублей”. Тогда это были большие деньги, Хрущев потому и взвился».
Николай Егорычев рассказывал:
«После того как осмотрели работы на первом этаже, Хрущева — неожиданно для меня — повели на второй этаж. Я недоуменно спрашиваю: “Куда всех ведут?”
Как потом выяснилось, Ильичев за ночь (!) до посещения выставки руководителями ЦК распорядился собрать по квартирам работы молодых абстракционистов и следил за их размещением на втором этаже вне выставки МОСХ. Он и авторов пригласил. Те вначале были очень довольны, что их работы хотят показать. Но оказалось, что кому-то очень хотелось столкнуть их с Н. С. Хрущевым. Провокация удалась. Хрущев, как только увидел эти работы, стал кричать».
Никита Сергеевич поднялся на второй этаж, где выставлялись молодые живописцы, которые вскоре станут известны всему миру.
«Хрущев три раза обежал довольно большой зал, — рассказывал художник Элий Михайлович Белютин. — Его движения были очень резки. Он то стремительно двигался от одной картины к другой, то возвращался назад, и все окружавшие его люди тут же услужливо пятились, наступая друг другу на ноги. Со стороны это выглядело, как в комедийном фильме времен Чаплина».