Николай Ежов и советские спецслужбы

Через внедрение заговорщиков в аппарат Наркоминдела и дипломатические посты за границей Ежов и его сообщники стремились обострить отношения СССР с окружающими странами в надежде вызвать военный конфликт. В частности, через группу заговорщиков в Китае Ежов проводил вражескую работу в том направлении, чтобы ускорить разгром китайских националистов, облегчить захват Китая японскими империалистами и тем самым подготовил условия для нападения Японии на советский Дальний Восток. Действуя в антисоветских и корыстных целях, Ежов организовал убийства неугодных ему людей, а также имел половые сношения с мужчинами (мужеложество)»[340].

Выходит, даже гомосексуализмом Николай Иванович занимался «в антисоветских целях»! Вообще же в постановлении рисовалась картина широкого заговора, в точности повторявшая сценарии процессов 1936–1938 годов. На возможность нового процесса намекали слова о том, что заговорщики действовали не только в НКВД, но и в других советских и партийных учреждениях. Поэтому у Ежова, когда он познакомился с постановлением, могла возникнуть надежда, что он тоже удостоится открытого суда. И Николай Иванович решил подтвердить на следствии все обвинения, несмотря на нелепость и абсурдность многих из них. Среди обвинений были и оригинальные. Например, Ежова обвинили в том, что он умышленно размещал лагеря с заключёнными вблизи границ, чтобы подкрепить интервенцию Японии восстанием узников ГУЛАГа.

А наличие в обвинении пункта о мужеложстве должно было дать надежду Николаю Ивановичу, что его не расстреляют, а дадут 15 лет за заговор и шпионаж и к ним добавят еще 5 лет за гомосексуализм. Только вряд ли Ежов сомневался в плачевном для себя исходе.

16 января 1940 года Берия представил на утверждение список 457 «врагов ВКП(б) и Советской власти, активных участников контрреволюционной, право-троцкистской заговорщической и шпионской организации», дела которых предлагалось передать на рассмотрение в Военную коллегию Верховного суда. Из них 346 предлагалось приговорить к расстрелу, в том числе фигурантов дела Ежова: Ежова, его брата Ивана и племянников Анатолия и Виктора Бабулиных; Евдокимова, его жену и сына; Фриновского, тоже с женой и сыном; Зинаиду Гликину, Зинаиду Кориман, Владимира Константинова, Серафиму Рыжову, Сергея Шварца, Семена Урицкого, Исаака Бабеля и Михаила Кольцова. В список были также включены не менее 60 высокопоставленных сотрудников НКВД. 17 января Политбюро утвердило список без изменений.

Но тут вмешалась болезнь Ежова. 10 января 1940 года Берия доложил Сталину, что днем раньше Ежов заболел. Николай Иванович жаловался на боль в районе левой лопатки. Врачи диагностировали крупозное воспаление легких, с пульсом 140 при температуре 39 °С. 13 января Берия доложил Сталину, что состояние Ежова ухудшилось: «Установленная ползучая форма воспаления легких, вследствие прежнего заболевания Ежова Н.И. туберкулезом легких, принимает острый характер. Воспалительный процесс распространяется также на почки; ожидается ухудшение сердечной деятельности. Для обеспечения лучшего ухода, арестованный Ежов Н.И. сегодня переводится в больницу Бутырской тюрьмы НКВД СССР»[341]. К концу января Ежов выздоровел.

Вряд ли вымышлен был тот пункт обвинительного заключения, где утверждалось, что Ежов «в авантюристически-карьерных целях» создал дело о своём мнимом «ртутном отравлении». Реабилитировать Ягоду в тот момент, как, впрочем, и теперь, никто не собирался, так что приписывать Ежову фальсификацию в данном случае не было никакого смысла. Очевидно, можно доверять материалам следствия, согласно которым подчинённые Ежова обрызгали стены его кабинета ртутью, вручив этот раствор под видом дезинфицирующего средства ничего не подозревавшему курьеру Саволайнену. Медсестру же, готовившую раствор, подручные Ежова убили, опасаясь, что она может разоблачить обман.

Ежов сам организовал инсценировку отравления ртутью. Начальник оперативного отдела ГУГБ Н.Г. Николаев-Журид втер ртуть в ткани и обивку мебели в кабинете Ежова, а потом разыграл сцену их обнаружения. Курьера-вахтера секретариата НКВД Ивана Михайловича Саволайнена (расстрелян 14 августа 1937 года, а в 1959 году реабилитирован), имевшего доступ в кабинет, избивали на допросах до тех пор, пока он не признался в том, что пытался отравить Ежова. Банку с ртутью подбросили ему домой, а потом нашли и представили в качестве «доказательства»[342].

К «заговору Ежова» был пристегнут и писатель Исаак Бабель, как бывший любовник Е.С. Хаютиной и друг Ежова. В феврале 1938 года агент-осведомитель сообщил: «Бабель перескочил на вопрос о Ежове, сказав, что он видел обстановку в семье Ежова, видел, как из постоянных друзей дома арестовывались люди один за одним. Бабель знает, что ему лично уготован уголок. Если он расскажет об этом, то только друзьям. Он Катаеву и другим поведал кое-что, связанное с его пребыванием в числе друзей Ежова.