Николай Гумилев

Ничего подобного нет и не может быть в настоящей христианской духовной работе. Ожидание Царства Божия — ожидание встречи с Любимым. «Господом будет хвалиться душа моя; услышат кроткие и возвеселятся, — поет псалмопевец. — Кто обращал взор к Нему, те просветились, и лица их не постыдятся» (Пс. 33: 3, 6). «Радуйся, Благодатная! Господь с тобою», — обращается ангел Гавриил к Марии (Лк. 1: 28). «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь», — учит Павел (Фл. 4: 4). Ни о какой «мгле», «угрюмстве» и «упрямстве» речи нет в помине. И, напротив, «палимое пламенем» сердце — признак не самого лучшего состояния для христианина: так, например, в одной из молитв утреннего правила, обращенной к Пресвятой Богородице, имеется прошение «погасить пламень страстей моих, яко нищь есмь и окаянен».

VIII

Герой «Памяти» действительно дождался «встречи в будущем», однако эта встреча радости ему отнюдь не приносит: единственное, чем он озабочен, так это поиском возможностей для спасения души:

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо; но все пойму,Видя льва, стремящегося следом,И орла, летящего к нему.Крикну я… Но разве кто поможет,Чтоб моя душа не умерла?

«… Не может быть чуда без веры, а так как нет веры, то нет и чуда, — прозорливо замечал некогда Д. С. Мережковский, — […] Может быть, по вере чудо: вера бесовская — и чудо бесовское» (Мережковский Д. С. В обезьяньих лапах // Мережковский Д. С. В тихом омуте. М., 1991. С. 21–22). Вера в «тысячелетнее царство святых», в «земной рай» — вера, несомненно, бесовская, в этом Гумилев убедился за два года до создания «Памяти». Так кого же мог встретить «угрюмый и упрямый зодчий» «во мгле» революционной России?

Здесь, впрочем, мнения исследователей до сих пор расходятся. «Христа», — все-таки настаивает М. Д. Эльзон (см.: Эльзон М. Д. Комментарии // Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. Л., 1988. С. 587), указывая на то, что, при всех странностях образа «неведомого путника», присутствие «христологической» символики несомненно: «лев» и «орел» — традиционные эмблемы евангелистов Марка и Иоанна, а «сокрытое лицо» напоминает о явлении воскресшего Спасителя на пути в Эммаус (Лк. 24:13–35).

«Заратустру», — предлагает «компромиссный вариант» H.A. Богомолов (см.: Богомолов H.A. Комментарии // Гумилев Н. С. Сочинения: В 3 т. М., 1991. Т. 3. С. 538), упирая на то, что в известном философском романе Ф. Ницше орел является постоянным спутником героя, а «лев появляется в последней главе». «Диавола», — честно признается С. Л. Слободнюк (см.: Слободнюк С. А. Н. С. Гумилев. Проблемы мировоззрения и поэтики. Душанбе, 1992. С. 67–68), резонно замечая, что образы как «льва», так и «орла», имеют столь же глубокие корни в сатанистской символике, как и в христианской.

Последнее предположение кажется самым верным. «Заратустру» приходится отбросить сразу — просто потому, что это «мотив из другой оперы» (да будет прощен нам этот каламбур!): символика из Ницше вряд ли уместна в тексте, ориентированном на воспроизведение христианской эсхатологической образности. «Христос» во время Второго Пришествия не может явиться неузнанным

— об этом Он Сам предупреждал учеников во время последней беседы в Иерусалимском Храме, рассказывая о признаках наступления «конца века»: «Тогда, если кто скажет вам: «вот, здесь Христос», или «там», — не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», — не выходите; «вот, Он в потайных комнатах», — не верьте; ибо как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого; ибо, где будет труп, там соберутся орлы» (Мф. 24: 23–28).

Явление «лжехриста» у Гумилева, как и подобает, сопровождается «великими знамениями и чудесами»:

И тогда повеет ветер странный —И прольется с неба страшный свет:Это Млечный Путь расцвел нежданноСадом ослепительных планет.