Николай Гумилев

— т. е., несомненно, стыдится своего неудобоприемлемого для участия в богослужении вида. Какое же тут «беспробудное бесстыдство»? Напротив, если судить о ситуации, нарисованной Блоком объективно, то речь идет здесь как раз о таком моменте во внутренней жизни человека, который именуется в православном лексиконе пробуждением души от сна, духовным восстанием — «Душа моя, душа моя! Восстань, что ты спишь?., конец приближается и ты смутишься. Итак, трезвись же, дабы тебя пощадил везде сущий и всё исполняющий Христос Бог» (Канон великий, творение святого Андрея Критского. СПб., 1996. С. 31, русский перевод). Герой Блока и переживает такой момент «пробуждения», идет в храм, кается, умиляется, прикладывается к образам, жертвует «грошик медный» — затем, по пришествии домой, вновь погружается в жизненную суету, душа его «засыпает» ранее, нежели засыпает он сам, он вновь грешит… с тем, чтобы вновь, в какой то момент очнуться, ужаснуться, «сторонкой» пробраться в храм и т. д. То же, вне всякого сомнения, происходит и с героями «Городка». Блока это ужасает. Гумилев считает это «настоящей жизнью».

Почему?

III

Для Гумилева, как и для его героев, «цель жизни» — «ведома». Это — свободное спасение своей души, сочетающее собственные усилия личности с действием благодати, даруемой православному христианину в крещении и вновь (и вновь) обретаемой им в таинствах Церкви, прежде всего — в покаянии и причастии Св. Тайн. С точки зрения православной сотериологии (излагаю далее по: Архиепископ Сергий (Страгородский). Православное учение о спасении. Изд. 4. СПб., 1910) осознание возможности покаяния, освобождения от греха с помощью благодати и все время возобновляющееся свободное стремление к нему — и делает эту жизнь содержательной, полной смысла, т. е. оправдывает ее. Полное освобождение от греха в этой жизниу для существ этого мира — хоть в России, хоть в иных «краях», — невозможно.

Правда, есть редчайшие исключения достижения святости и «в земной юдоли», но достигнувшие такого состояния святые даже здесь, на земле, уже перестают подчиняться законам времени и пространства, уподобляются ангелам, также свободно стоящим в Добре, как бы уже не живут

в «нашем» смысле этого слова (отсюда и чудесные, выходящие за границы естественного порядка вещей события, всегда сопровождающие их пребывание в границах этого мира и продолжающие сопутствовать их телесной оболочке, остающейся «здесь» после успения (т. н. прославление мощей). ПОЭТОМУ-ТО И НЕ МОЖЕТ СОСТОЯТЬСЯ НА ЗЕМЛЕ «ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЕ ЦАРСТВО СВЯТЫХ», ИБО ПОДЛИННЫМ СВЯТЫМ ЗДЕСЬ, В ОБЩЕМ, «НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ» — так же, как нечего делать, например, в больнице человеку, полностью выздоровевшему от недуга, разве что помогать затем медикам исцелять других страждущих.

Но для большинства людей содержанием всей «земной» жизни с этой точки зрения оказывается захватывающий процесс борьбы человека с самим собой, мучительное совлечение с себя «ветхого Адама», в чем ему помогает Бог и чему отчаянно сопротивляется дьявол. Сочетание этих трех свободных воль — Абсолютного Добра — человека — абсолютного зла — порождает в каждый момент жизни

христианина непредсказуемые головокружительные драматические коллизии, падения и восстания, тем более драматические, что конечный итог в большинстве случаев не знает никто до последнего мгновенья земной жизни каждого человеческого существа, до последнего вздоха и проблеска земного сознания. Этого не хочет знать даже Бог, не желающий нарушать свободную волю человека в деле собственного спасения.