Николай и Александра

Устав от бремени власти, Николай II во время пребывания в Киеве совершил великодушный, поистине царский поступок. В одной из палат госпиталя, где работала сестра государя, "находился молодой раненный дезертир, приговоренный военным судом к смертной казни, - вспоминала великая княгиня. - Его охраняли два часовых. Мы все жалели его - он был такой славный мальчик. Врач сообщил о нем Ники, который тотчас направился в угол палаты, где лежал бедняга. Положив руку на плечо юноши, Ники очень спокойно спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь, мальчик рассказал, что когда у него кончились боеприпасы, он перепугался и побежал. Затая дыхание, мы ждали, что будет. Ники сказал юноше, что он свободен. В следующую минуту бедный юноша, выбравшись из постели, упал на пол и, обхватив колени Ники, зарыдал, как малое дитя. Мне кажется, мы все тоже плакали... Эта сцена врезалась мне в память. С тех пор я Ники не видела".

Во время пребывания императора в Киеве состоялось заседание Думы. Надвигалась гроза. Партийная принадлежность депутатов не имела никакого значения: против правительства выступали все, начиная от крайних правых и кончая революционерами. Милюков, лидер либералов, открыто нападал на Штюрмера и Распутина и подвергал завуалированной критике императрицу. Штюрмера он без обиняков назвал германским агентов. Произнося свою знаменитую речь, Милюков перечислял факты беспомощности или продажности правительства, после каждого выпада спрашивая у депутатов: "Что это глупость или измена?" Следом за Милюковым выступил Василий Маклаков, лидер правого крыла кадетов, который заявил: "Старый режим чужд интересам России". Цитируя Пушкина, он громко воскликнул: "Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу".

К тому моменту, когда Николай II вернулся из Киева в Царскую Ставку, страсти депутатов Думы накалились настолько, что фактом этим нельзя было более пренебрегать. Помня слова императрицы-матери, государь решил сместить Штюрмера. Царица не была настроена столь категорично и посоветовала мужу предоставить престарелому премьеру отпуск. "Я имела длительную беседу с Протопоповым и с нашим Другом, и оба находят, что для умиротворения Думы Шт[юрмеру] следовало бы заболеть и отправиться в 3-х недельный отпуск. И действительно, он очень нездоров и очень подавлен этими подлыми нападками. И так как он играет роль красного флага в этом доме умалишенных, то лучше было бы ему на время исчезнуть".

Император тотчас согласился и 8 ноября написал: "Все эти дни я думал о старике Шт. Он, как ты верно заметила, является красным флагом не только для Думы, но и для всей страны, увы! Об этом я слышу со всех сторон, никто ему не верит, и все сердятся, что мы за него стоим. Гораздо хуже, чем с Горемык. в прошлом году. Я его упрекаю в излишней осторожности и неспособности взять на себя ответственность и заставить всех работать, как следует. Он уже завтра сюда приезжает (Шт.), и я дам ему теперь отпуск. Насчет будущего посмотрим, мы поговорим об этом, когда ты сюда приедешь".

Чтобы угодить Думе, Распутин посоветовал освободить Штюрмера лишь от должности министра иностранных дел, но не от обоих постов. Государыня писала мужу: "Наш Друг говорит, что Штюрмер мог бы еще оставаться некоторое время Пред.С.Мин." Но император уже принял собственное решение: "Я приму Шт. через час и буду настаивать на том, чтоб он взял отпуск. Увы! я думаю, что ему придется совсем уйти, - никто не имеет доверия к нему. Я понимаю, что даже Бьюкенен говорил мне в последнее наше свидание, что английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все больше и больше", - писал он 9 ноября 1916 года.

Императрица была удивлена решением супруга: "Меня больно поразило, что ты его уволил и из Сов.Мин. У меня стало очень тяжко на душе - такой преданный, честный, верный человек! Мне его жаль, потому что он любит нашего Друга и был совершенно прав в этом. Трепов мне лично не нравится, и я никогда не буду питать к нему таких чувств, как к старикам Горем. и Шт. То были люди доброго старого закала... Те двое любили меня и с каждым волновавшим их вопросом приходили ко мне, чтоб не беспокоить тебя, а этот Трепов - увы! - меня не долюбливает, и если он не будет доверять мне или нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения. Я велела Шт. сказать ему, как он должен себя вести по отношению к Гр., а также, что он постоянно должен Его охранять".