Николай Языков: биография поэта

И помогает ему гомеопатия до поры до времени. Возможно, просто в силу веры самого Языкова в ее чудодейственность, такое бывает. «Эффект плацебо». При том, что диагноз уже поставлен, страшный диагноз: «третичный нейросифилис». И, скорее, болезнь загоняется вглубь, чтобы в итоге проявиться с новой силой.

Вот так и получается:

Приблизительно пять лет Языков будто идет по тонкой жердочке: вроде, все сбывается, всюду успехи, но все время настигает что-то злое, и смерти самых близких людей, и разрушение прежних связей, и сжимающиеся тиски государственной машины, в которых то Дельвиг падает замертво, то трещат косточки Ивана Киреевского, то кого-то еще, и болезнь, сначала казавшаяся совсем не страшной, начинает бить наотмашь… Языков сам чувствует, что «что-то произошло», что судьба где-то роет под него невидимую яму, до поры промахиваясь и попадая по близким – и он надеется в тишине родного имения разобраться со временем и с самим собой, осознать и уяснить, куда же его «выносят волны».

Николай Языков – брату Александру, отправлено не ранее 9 января 1827 года из Дерпта:

«Вот тебе нечто о плане будущей моей своевольной, неизвестно когда имеющей начаться, жизни. По выдержании здесь экзамена кандидатского, я прослужу царю и отечеству только время, нужное для получения чина, а потом переду навсегда – куда бы ты думал? В деревню, почтеннейший, дабы вполне предаться господу богу моему – литературе! По временам можно будет приезжать для освежения в Петерб[ург] или путешествовать вообще. Что ты думаешь об этом? и хочешь ли сопутствовать мне по сей дороге жизни? Замечу мимоходом, что я до сих пор еще не могу сказать тебе, к которому месяцу начавшегося года буду готов на экзамен: я не могу заниматься сколько бы хотел, зане от долгого сидения тот час чувствую головокружение и боль и стрельбу в столице умственных способностей. Я болен излишеством здоровья – говорит мне мой лекарь: ясное и разительное доказательство незазорной жизни моей в Дерпте; в противном случае, в теле моем не осталось бы такое количество крови, так сильно меня беспокоящее! Эти-то припадки головные в молодости – решительно предзнаменуют недолголетие бытия моего под луною, и для того-то задумал я прожить, по крайней мере то, что удастся, из дней моих, на воле, служа своему богу – в деревне, беседуя с минувшими веками и стараясь быть собеседником будущих собеседников канувшего!

[…]

Стихи к А. А. Воейковой можешь отдать Дельвигу, но не в таком виде, как ты их имеешь, а возьми те, кои я посылал к Вл. Княжевичу, также и другие две пьески, у него находящиеся».

Николай Языков – брату Александру, 20 февраля 1827 года, из Дерпта:

«[…]Ей Богу, не знаю, что мне делать с Дельвигом: у меня теперь ровно ничего нет по части стихов моих нового. Напишу эпистолу к Свербееву, но она, вероятно, поспеет уже после выхода в свет Сев[ерных] Цв[етов], долженствующих явиться в текущем месяце.