Николай Языков: биография поэта

Когда я снова и снова возвращался к этому эпизоду из жизни Языкова, мне казалось, причем казалось долгие годы, и доказательства тому подбирались, что ревность Языкова была обращена к Пушкину, у которого почти несомненно был роман с Татьяной Дмитриевной, несмотря на близость свадьбы и любовь к невесте (загул с цыганкой – это не измена), и отсюда начинающееся как раз с 1831 года «скрытое недоброжелательство» Языкова к Пушкину, о котором писал Вересаев.

Сейчас я уже так не думаю. Во-первых, и скрытого недоброжелательства не было, как мы чуть позже увидим. Во-вторых, Языков настолько быстро вспыхивает и остывает, что складывается впечатление: Языков кинулся к цыганке Тане как к привидевшемуся ему спасательному кругу среди сгущающегося мрака иных проблем. Точно также, как в свое время помчался в объятия Аделаиды Турниер. Так сказать, второй вариант Аделаиды возник в его жизни.

И хорошо, что не женился… Впрочем, тут, скорее всего, его братья встали бы на дыбы, не допустив подобного брака, и даже упрямство самого Языкова, проявлявшееся редко, но метко, их сопротивления не пересилило бы.

Смерть Дельвига, цензурные зажимы, ухудшающееся самочувствие… То ноги почти отнимаются, то позвоночник схватывает и сковывает, так что Языкову приходится брать паузу для отдыха. Посреди беседы он может удалиться в свою комнату, чтобы полежать часок-другой. Пока что Языков грешит то на геморрой, то на избыток соков в своем пышном теле – излишнее кровяное давление, как сказали бы мы сейчас.

Надо выправить год! И Языков, как его Пловец, не сдается, держит парус прямо и крепко, он намерен и 2000 стихотворений написать, и еще многое осуществить. Он пишет куплеты для домашнего спектакля Елагиных-Киреевских, и сам так играет в этом спектакле Халдейского Принца, что все покатываются от хохота. Но главное – он активно поддерживает замысел Ивана Киреевского затеять новый журнал, «Европеец», смысл которого будет в том, что, да, Россия – часть Европы, но особая часть, и, беря все лучшее от Европы, мы не должны терять национальную самостоятельность и национальную самобытность. Языков подвигает в помощь получению разрешения на журнал Василия Дмитриевича Комовского, крупного чина в Главном управлении цензуры, друга братьев Языковых, восторженного почитателя поэзии Николая Языкова (именно он через год возьмет на себя основные хлопоты по составлению и изданию первого сборника стихотворений Николая Языкова). Благодаря стараниям Комовского и других людей, разрешение получено очень быстро, в начале 1832 года выходит первый номер «Европейца» и… – сразу же подвергается строжайшему запрету, Николай I в такой ярости, что Ивану Киреевскому вообще запрещено печататься, даже под псевдонимами, подвергаются строжайшим взысканиям и цензоры, подписавшие номер в печать. Бурю не может унять даже Жуковский, всемерно хлопочущий за внучатого племянника. От Жуковского совет: написать письмо Бенкендорфу, для передачи царю, авось, извинения как-то помогут.

Сам Иван Киреевский в таком потрясении, что связного письма составить не может. Письмо за него, по его просьбе, пишет Петр Яковлевич Чаадаев – сосед Елагиных-Киреевских по Басманной, дружащий с ними давно и прочно, уже имеющий славу неординарного мыслителя, а также и хорошего дипломата.

Это уже второе на протяжении года пересечение Языкова с Чаадаевым. Первое – в отношении к польскому восстанию. И Чаадаев, и Языков не только разделяют пушкинскую позицию, приветствуя ее, но и в чем-то выступают даже более жестко. С Чаадаевым Языков неоднократно пересекается в «республике у Красных ворот», и в это время между ними нет никаких трений, никаких разногласий. На фоне враждебного отношения к Чаадаеву, вспыхнувшему в Языкове спустя несколько лет – просто поразительно.

Тому есть несколько объяснений. Первое – то, что очень точно отметил Гершензон: при всей схожести взглядов Чаадаева и славянофилов, они исходили из абсолютно противоположных посылок – так сказать, базовых установок. Чаадаев: христианство всегда право, это истина, и если русский народ выбрал христианство, то правота за русским народом. Славянофилы: народ всегда прав, и если народ выбрал христианство, то христианство – истинная религия.

Конечно, в жизни все было много сложней, и, скажем, Хомяков и Иван Киреевский были ближе к позиции Чаадаева, чем ко второй, безусловно славянофильской. Но и Языков, и Петр Киреевский сдвигались именно ко второй позиции, национальное у них перевешивало, что, по убеждениям Чаадаева, было недопустимо: христианство должно быть или всемирным или никаким, любое «национальное христианство» очень быстро ведет к скатыванию в язычество, завуалированное христианским культом, и к внутреннему отречению от Христа.