Николай Языков: биография поэта

И потом строфа, где описывается неслыханное самопожертвование – предать огню собственную столицу со всем, что ни есть в ней священного для всей земли:

Пламень в небо упирая,Лют пожар Москвы ревет.Златоглавая, святая,Ты ли гибнешь? Русь, вперед!Громче буря истребленья!Крепче смелый ей отпор!

Это жертвенник спасенья,Это пламя очищенья,Это фениксов костер!

У кого не брызнут слезы после таких строф?»

Можно лишь согласиться с Гоголем.

И другие строфы второго послания Денису Давыдову дивно хороши. Но мы возвращаемся к точному – и неоспоримому – наблюдение Федотова, что устойчивое выражение «Святая Русь» проникает в «культурную», «цивилизованную», «авторскую» литературу лишь в девятнадцатом веке «под очевидным влиянием духовного народного стиха» – и на страницах Языкова мы встречаем это выражение чуть ли не впервые; во всяком случае, Языков относится к числу первопроходцев.

Когда же Языков просит «прекрасную, святую» родную страну «…Люби же и ласкай И береги меня как сына, А как раба не угнетай!», то в этом сочетании «раб» прирастает совсем иным смыслом, нежели в прежних стихах. Вспомним хоть одну из ранних Элегий:

Свободы гордой вдохновенье!Тебя не слушает народ:Оно молчит, святое мщенье,И на царя не восстает.

* * *

Я видел рабскую Россию:Перед святыней алтаря,

Гремя цепьми, склонивши выю,Она молилась за царя.

Здесь сразу очевидны несколько вещей: а) рабство понимается как состояние чисто политическое; б) разговор о рабстве неотделим от призыва ко мщению – и вообще «мщение» очень характерно для раннего, и не очень раннего, Языкова, вспомним, что из всех псалмов Языков выбирает для переложения псалом 136, где как раз о мщении речь идет:

…Блажен, кто смелою десницейОковы плена сокрушит,Кто плач Израиля сторицейНа притеснителях отмстит!

Кто в дом тирана меч и пламеньИ смерть ужасную внесет!И с ярким хохотом о каменьЕго младенцев разобьет!

– и можно сколько угодно говорить о том, что истинный смысл псалма – духовный, что человек должен разбить о камень свои грехи, разбить бесов, в нем поселившихся, пока они еще «во младенчестве» и не выросли настолько, что с ними уже нельзя будет справиться: всем очевидно, что Языков совсем другое имеет в виду; в) и как раз мщение у него – «святое», характерное для Языкова того времени применение слова «святой», которое не то, что не соответствует смыслу этого слова в его поздней поэзии, начиная с примеров, которые мы привели, но бывает и прямо противоположно ему; с противоположным смыслом, вкладываемым в одни и те же слова, можно встретиться часто, и столь же часто это людей путает. (Простой пример: когда Герцен называет Белинского одержимым, то пишет об этом с гордостью и похвалой, что Белинский был одержим одной высокой мыслью, одной идеей, а вовсе не имея в виду, что Белинским бесы овладели, и тот, кто на основе этого слова возьмется доказывать, что Герцен все-таки осуждал Белинского, впадет в такую же ошибку, как и тот, кто возьмется утверждать, что слово «святой» у Языкова во все периоды его жизни и поэзии надо понимать одинаково, раз уж один и тот же человек это слово писал.)

В строках послания к Вульфу мы видим, во-первых, полный отказ от вложения какого-либо политического смысла в слово «раб», и, во-вторых, смиренную мольбу вместо настроенности на мщение или готовности к мщению: любым призывом к насильственному избавлению от рабского состояния тут и не пахнет.

А пытаясь разобраться, чем «пахнет», мы обнаруживаем, что одним смыслом не обойдешься, что строки многоуровневые, многоплановые, и все уровни существуют не по отдельности, а связаны между собой.

Конечно, очень заметна перекличка с притчей о блудном сыне, особенно когда биографию поэта знаешь и учитываешь: Языков возвращается в родные места после долгого пребывания в чужих краях, в похвалу которым он во время оно и родную страну хулил; вспомним еще раз стихотворение «Дерпт»: