Николай Языков: биография поэта

«Восемь человек профессоров, разумеется, лучших, назначены к выгону […] Что ж после этого останется в университете, и зачем будет в оный определяться? Слышно, что великий инквизитор Ка[занского] университета занимается теперь составлением устава для здешнего». «На прошлой неделе в полночь пришел в университет Кавелин и сзывал к себе многих студентов, требуя от них записок Раупаха и Галича; однако ж он ничего не получил: студенты говорили, что они записок не имеют, и просили его самого осмотреть их шкапы. Он идти с ними в верхний этаж не осмелился и уехал, запретив им строго, стращая Сибирью, кому-либо сказывать о сем ночном его посещении, которое теперь разошлось по всему городу». «Зубов недавно был посажен в карцер от Великого Князя Николая [то бишь, будущего императора Николая I] за непокорность законам военного регламента, и таким образом мы торжествуем – мы, предлагавшие ему не вступать в сию школу и пророчившие ему тиранию. Последнее тайна».

«Тирания» – слово, звучащее несколько простодушно, заряженное в данном контексте и наивностью и горячностью юности, и даже недоумением человека, еще не отвыкшего вспыхивать при встречах с несправедливостью, но более точного слова и впрямь не подберешь; и весь Языков очень хорошо отражается в этом слове.

Он с неиссякаемым пылом отписывает братьям о дальнейшем развитии событий: Университет разгромлен; инструкция Казанского университета распространена и на Петербургский; лучшим профессорам запрещено читать лекции «за обдуманную систему неверия»; Галич, светило Санкт-Петербургской профессуры, после изгнания из университета отдан под суд, и суд начинается… Вывод, как и полтора года назад, один-единственный, железный: в Петербурге совсем стало учиться негде и нечему, надо думать о каких-то иных путях и способах продолжить образование.

И вот тут вмешивается Александр Федорович Воейков, известный издатель и литератор, получивший Языкова почти полностью в свое распоряжение и всячески его обхаживающий: основной корпус новых стихотворений Языкова печатается в 1822 году в номерах его «Новостей литературы» и в других подвластных ему изданиях.

Сейчас абсолютно забытый, в то время Воейков был очень популярен. Как автору, ему принесла особую известность сатирическая поэма (можно говорить, и сатирическая хроника, и поэтический памфлет) «Дом сумасшедших», где он описывал размещенных по камерам психушки всех известных деятелей, и культуры, и поэтических. С течением времени он несколько раз переписывал поэму, включая в нее новых персонажей и исключая сошедших со сцены и неактуальных. О тоне и характере насмешек в этой поэме можно судить всего по нескольким строфам:

Вот на розовой цепочкеСпичка Шаликов, в слезах,Разрумяненный, в веночке,В ярко-планшевых чулках.

Прижимает веник страстно,Ищет граций здешних местИ, мяуча сладострастно,Размазню без масла ест.

…

Вот Жуковский! – В саван длинныйСкутан, лапочки крестом,Ноги вытянувши чинно,Черта дразнит языком.

Видеть ведьму вображает:То глазком ей подмигнет,То кадит и отпевает,И трезвонит и ревет.

…