Николай Языков: биография поэта

«Брат твой Николай ленится и в Институт не ходит. Не смотря на советы П.М. и мои убеждения, он непременно хочет оставить Институт, не имея в виду ничего лучшего. Мое мнение – что позволять сие ему никак не должно. Ни постом, ни на праздниках не был он у Петра Андреевича [Кикина]. Это должно огорчить тебя немного. Впрочем, дай пройти чаду молодости; приезжай скорее, заставь его заниматься, удали от него всякое рассеяние, ибо, по его характеру, оно для него совершенно опасно, и таким образом он опять выйдет на прямую дорогу…»

Нашел, к кому обращаться! Как Александр «удалит всякое рассеяние» от младшего брата, если одно слово «это мешает мне писать стихи», «это губит мой дар», или, напротив, «вот увидишь, как я расцвету!» – и Александр тает, и во всем готов потакать, и во имя поэзии Николай может делать всё, что угодно.

Да ничего уже и не поправишь. Языков настолько манкировал занятиями, что никакое самое высокое заступничество не помогло бы.

Добившись своего, Языков спешит отбыть из Петербурга на родину, в имение, под крылышко к брату Петру. Здесь он клянется продолжить «занятия», чтобы хоть аттестат получить и числиться дипломированным специалистом: что немаловажно при дворянской табели о рангах. Но его «занятиям» опять-таки начинает мешать абсолютно все. Наезжает его шурин Александр Дмитриевич Валуев, муж его сестры Александры Михайловны, один или вместе с сестрой и их новорожденным – двухмесячным – сыном Дмитрием, который спустя двадцать лет станет любимым племянником Николая Михайловича, надеждой его жизни, чью безвременную смерть он будет так горько оплакивать… Но пока что – они только мешают, сбивают с толку, «под ногами путаются»… И общаться с ними надо, и отдельной тихой комнаты, необходимой для занятий, он в итоге лишен, и вообще в доме слишком тесно становится, что не способствует… Рад бы переместиться в Симбирск, в большой семейный особняк, где всегда есть место для уединения, но не может «за безденежьем». При этом денег на жизнь ему вполне хватает, но он же не может, переехав в Симбирск, не «показаться» – не участвовать в балах и не отдавать визиты – а на это совсем иные средства нужны. Наконец, брат Петр внял его мольбам, обеспечил, и 22 ноября Языков прибывает в Симбирск: Петр нагонит его чуть позже, а пока остается в деревне, решая хозяйственные дела. Симбирск его тоже разочаровывает. Он пишет брату Александру, что попал «в болото человеческих глупостей». Старается язвить: «Вот вам самые последние симбирские новости. Ив. Дм. Апраксин скончался и оставил весь город в полном недоумении, кто без него будет начинать польския в здешнем благородном Собрании. Анна Фед. Наумова вышла замуж за Чегодаева – вот старые молодые: лишь успели жениться, уж имеют одиннадцать человек детей. Назарьев, может быть вам и неизвестный, женился на своей девке. Слава Богу, это обыкновение входит в моду, и права супругов распространяются; то ли дело, как жена крепостная: муж может ее продать, заложить и отказать в наследство».

И даже слишком сытная жизнь симбирского дома, стремление всех родных откормить любимого сыночка и брата, который, небось, завял на хилых петербургских харчах, оказывается серьезным препятствием на пути постижения науки, полностью выбивает из колеи. «Я никак не могу здесь заниматься, и ежели братец [Петр Михайлович уже прибыл из деревни] дня через четыре не отправится за Волгу, то я должен буду явиться к Вам с полным чревом и с пустой головой…» (брату Александру 30 ноября) «Как бы то ни было, а здесь заниматься почти невозможно: весь день приносишь жертвы Богу объядения, и одна ночь остается на упражнения ума, к которым тело, отягченное дневными суетами, неспособно…» (брату Александру 7 декабря).