Николай Языков: биография поэта

Вот Козлов! – его смешнееДурака я не видал:Модный фрак, жабо на шее,Будто только отплясалКотильон наш франт убогий,И, к себе питая страсть,Метит прямо в полубогиИли в Пушкины попасть.

Допущу к своей персоне,Осчастливлю вас, прочтяМои стансы о Байроне,Что поэт великий я,И Жуковский в том согласен,И мадам Лаваль сама.Как он жалок, как несчастен:Слеп, без ног и без ума!

…

Чудо! Под окном на веткеКрошка Батюшков виситВ светлой, проволочной клетке,В баночку с водой глядит,И поет певец согласный:«Тих, спокоен сверху вид,Но спустись туда – ужасныйКрокодил на дне лежит».

Где-то выпады очень точные, при всей их беспощадности, где-то… Издеваться над слепотой Ивана Козлова или над сумасшествием Батюшкова – это уже немножко за гранью. Грубая насмешка над физическими недостатками или над тяжелой, неподконтрольной человеку, психической болезнью всегда коробит. Что сейчас, что тогда. Недаром во многих воспоминаниях, в том числе тех, авторы которых сколько-то расположены к Воейкову, мы встречаем переходящее от автора к автору определение «грубый мужлан».

Но тогда «Дом сумасшедших», ходивший в списках, пользовался огромным успехом, и многие за честь считали в него попасть, и добивались этого. Например, вдова-генеральша Вейдемейер всячески обхаживала Воейкова, чтобы он и ее увековечил, и была довольна и счастлива, получив в итоге следующие строки:

Вот Темира! Вкруг разбросанПерьев пук, тряпиц, газет;Ангел дьяволом причесанИ чертовкою одет.Карлица и великанша,Смесь юродств и красоты,По талантам – генеральша,

По причудам – прачка ты.

В 1837 году Воейков сделает дополнение, откликаясь на смерть Пушкина:

Вот он – Пушкина убийца,Легкомысленный француз,Развращенный кровопийца, —Огорчил святую Русь,Схоронил наш клад заветный,В землю скрыл талант певца,Вырвал камень самоцветныйОн из царского венца