Никто не будет по ней скучать

Я держала слова в голове, потому что хотела быть готовой сказать их. Зная, что скажу это, только это, когда меня спросят. Но очень долгое время меня вообще никто ни о чем не спрашивал. Медик проверил мои жизненные показатели, спросил, не ранена ли я, а потом согласно кивнул, когда я ответила: «Я в порядке». Он сказал мне оставаться на месте, и я послушалась. Сидя на тротуаре на темной улице, как неподвижный островок среди мигающих красным и синим полицейских машин и торопливых передвижений офицеров, вбегающих в дом и выбегающих из него, огибая меня, словно я обычный куст или пожарный гидрант. Просто часть ландшафта. Некоторые поглядывали на меня, но никто по-настоящему не смотрел. Я не могла их винить. Я была самой неинтересной вещью в округе, просто тихая груда под пледом; все приехали посмотреть на мертвого мужчину в доме. Я наблюдала за полицейским, расхаживающим по улице, поднимавшимся по низким ступенькам к вычурным входным дверям соседей, окруженным венками или броскими хризантемами в симпатичных горшках. Он методично переходил от дома к дому, стучал, оглядывал окна, чтобы не пропустить, если где-то зажгется свет. Один раз дверь приоткрылась, и кто-то выглянул наружу, пока полицейский указывал на дом за мной и что-то быстро говорил. Наверное спрашивал, слышал или видел ли кто-то что-нибудь, но дверь слишком быстро закрылась, чтобы ответом было что-то кроме «нет». Я беспокоилась, что стайка любопытных соседей выйдет посмотреть, что случилось, вытягивая шеи в поисках материала для сплетен, но все оставались внутри. Наблюдали из удобства своих домов, если вообще это делали, и старались не сдвинуть занавески. Но, может, они все выйдут, когда полиция уедет, забрав меня с собой. Может, будут говорить, что всегда считали эту женщину, эту пару странными. Видели что-то темное или неправильное, указывавшее, что все неизбежно плохо кончится.

Может, город больше похож на Коппер Фолз, чем я себе представляла.

Полицейский, стучащий в двери, добрался до конца улицы и повернул назад, останавливаясь поговорить со своим коллегой в нескольких футах от меня. Он махнул на окружающие дома, покачал головой и пожал плечами. Я поерзала на тротуаре, пытаясь подвигать пальцами ног в туфлях, которые кто-то вынес мне изнутри, когда заметил, что я сижу босиком. Я сама не обратила на это внимания. Но, конечно, я была в шоке. Я знала это, потому что так сказал Курт Геллер.

– Скажите, что это была самозащита и что вы хотите поговорить со своим адвокатом, прежде чем сделаете заявление, – сказал он. – Они попытаются убедить вас заговорить. Не делайте этого. Вы не можете этого делать сегодня.

– Не могу? – спросила я, и Геллер заговорил отеческим тоном:

– Никто в вашем положении не сможет справиться с этим разговором, Адриенн. Не сразу. Вы потеряли мужа и убили человека. Вы травмированы, чувствуете вы это или нет. Когда вас отпустят, уходите.

По правде говоря, я этого не чувствовала. Я не чувствовала ничего, кроме усталости, пронизывающей до костей, как бывает, когда весь день что-то передвигаешь. Раньше я так уставала, когда расчищала заросли, соскребала ржавчину, выкапывала машину из спрессованной груды снега и льда, после того как Дуэйн неосмотрительно въехал в нее и похоронил машину в третий раз за зиму. Тогда я махала лопатой, как молотком, чтобы разломить корку грязного льда, смешавшегося с грязью и гравием настолько, что его было почти невозможно расколоть. Я работала, пока руки не начинали болеть, а подмышки не заливались потом под зимним пальто. Я копала и копала, весь мой мир сужался до движения лопаты и тяжелого дыхания, пока не доводила дело до конца. А потом меня охватывало измождение, наваливалось так, что приковывало к первому месту, где я села и перестала двигаться. Так, что я не могла делать ничего больше, даже наклониться, чтобы расшнуровать ботинки, или поднять руку, чтобы расстегнуть пальто.

Сутки в качестве Адриенн Ричардс не потребовали от меня работы лопатой или соскребания – для этого у нее был персонал, черт, даже у кота был гребаный автоматический лоток, убиравший себя самостоятельно каждый раз, когда тот ходил в него, но усталость была такой же. Я весь день ходила под личиной другой женщины, как во второй коже, и она оказалась тяжелой. Я хотела лишь вернуться в дом, скользнуть в невероятно шелковистую постель и закрыть глаза. Провести ночь, будучи самой собой. Просто Лиззи, живой мертвец, не обремененный тяжестью Адриенн Ричардс несколько коротких часов, пока не придется просыпаться и снова ее надевать.

Но я не могла сбросить ее. Не сейчас, еще нет. Может, еще не долгое время, и усталость навалилась сильнее, когда я поняла, что мне ничего не оставалось, кроме как двигаться дальше.