Никто не уйдет живым

Увиденное ею после того, как Фергал прокрался вверх по лестнице и вошел в комнату, сделало ее больной и физически слабой на долгие часы; насилие, обрушенное на Драча было декларацией намерений и напоминанием, что Стефани не такая, как они. Не похожа ни на них, ни на этот дом.

Фергал не уходил за «политиленом». Он притворился, что уходит, чтобы испытать Драча, потому что чуял предательство. Это было место, где случалось худшее и процветали худшие. Может быть, что-то подсказало это Фергалу: змея, которая, возможно, снова перешептывалась с ним.

«Рыбак рыбака видит издалека».

И теперь Стефани снова начала дрожать, трястись и отчаянно желать освобождения, которого не могло быть, потому что она была загнана в угол и поймана, и посажена на цепь, и вынуждена помнить. Здесь у нее, прикованной к металлической кровати и глядящей на пустой шкаф с разбитыми зеркальными дверцами, не оставалось ничего важного, чтобы занять мысли. И снова, в своих воспоминаниях, она слышала, как Драч вопит: «Хорош! Перестань! Фергал!

Перестань!»

Когда первый удар врезался ему в лоб, Драч начал повторять это, пока его мозги пытались раскочегариться, чтобы он смог уговорить своего кореша-психопата одуматься. Но Фергал не обращал внимания. Фергал получал удовольствие. Наслаждался. Любой повод, любой предлог; насилие помогало ему почувствовать себя живым так, как ничто другое, даже алкоголь или наркотики. Теперь Стефани это понимала.

И ее память снова давала осечки, как было после того, как Райана забили до смерти. Большую часть произошедшего в комнате этим утром она смогла подавить, за исключением ключевых эпизодов, кислотного цвета сцен, которые быстро вонзались в ее мысли и повторяли ярчайшие моменты в замедленной съемке, прежде чем исчезнуть и вернуть ее в настоящее, к слабости в теле и вновь нахлынувшей тошноте.

А потом ей опять слышался голос Драча. Каким он сделался высоким, визжащим, когда более молодой мужчина, его друг, избивал его. И цикл невольных воспоминаний начинался заново.

Шея и лицо Фергала налились ярко-красным, а потом потемнели до фиолетово-черного цвета, на который было страшно смотреть, но от которого нельзя было оторвать глаз. Его лицо было сплошь желтые зубы, раздутые ноздри и щели глаз в наморщенной коже; он поистине рычал как зверь. Слюна хлестала из его рта, как будто он был бешеным лающим псом. Злоба преобразила его полностью.

– Это она! Это она! Хотела заставить меня настучать легавым!

Но попытки Драча спастись и перенаправить насилие в сторону Стефани только больше распаляли Фергала. И следующий удар в белое лицо Драча породил звук, как от столкновения крикетной битой с кокосом. В черепе эхо, челюсть дрожит.

Стефани была уверена, что у Драча сломалась шея или что его голова разлетелась осколками, как керамическая ваза.

– Ллляха-муха, типа, – пробормотал он и уронил руки, которыми пытался удержать Фергала, или оттолкнуть его; к тому моменту цель этого движения была так же неясна, как пьяный взгляд Драча.

Затем он попытался развернуться и убрести от нападающего, что произвело такую же реакцию, как бензин, подлитый в жаровню.

– Не смей от меня отворачиваться! – Фергал ревел это снова и снова, брызгая слюной и словно бы задавая ритм граду ударов, достающих до кости.

Невозможность легко достать лицо приятеля разъярила Фергала до того, что он ухватил клок волос Драча, на самой макушке, и потянул его голову вниз, чтобы влепить кулак в его физиономию. И хотя Стефани отвернулась, звук преследовал ее; такой треск, словно большая металлическая ложка равномерно била по открытой коробке яиц, обращая их в жижу.

Та часть ее, которую она узнала только в кухне первого этажа, чувства, которые она, вспоминая, все еще пыталась осудить, эмоции, которым, как думала она, не было места у нее внутри, неожиданно воспряли в тот момент со слепым и одуряющим возбуждением. И лишь после она возненавидела себя за это новое, ошеломительное желание. Но в момент уничтожения Драча ей хотелось скандировать: «Убей его! Убей его! Убей его!», пока Фергал бил, и бил, и бил что-то, затихшее на полу. Потом она подумала о Маргарите, юной, прекрасной Маргарите, и застонала, и почувствовала, как ее желудок пытается извергнуть свою пустоту в комнату, казавшуюся маленькой и незначительной в сравнении с буйством насилия, добавившим – Стефани была в этом уверена – очередной труп на счет дома № 82.

Но даже удары и пинки, наполовину загнавшие тело Драча под кровать, где он, задыхаясь, втягивал воздух сквозь заполнявшую разбитый рот кровь, не были достаточным наказанием и не уняли злобы Фергала. Потому что затем он вытащил Драча из-под кровати за курчавые волосы, протащил, как ребенка, по полу, оторвал от земли и швырнул его обмякшее тело в зеркальные двери шкафа.

Только серебристая лавина, рожденная пробившим две широкие стеклянные двери человеческим телом, вывела Фергала из жестокого транса. Какое-то время он казался дезориентированным и просто стоял на месте, шмыгая и разглядывая порезы на костяшках. В конце концов он посмотрел на Драча и бесстрастно сказал:

– Манда.