Никто не узнает…

Я прочитала только один её рассказ, он походил на плохо скомпонованные отрывки из чужих произведений, точно она их украла у кого-то. Правда, читалось это легко, фразы были неплохие, но я не могла поверить, что это написано ею самой, ведь основной смысл её существования — мужчины. Некоторые дураки из кружка литературы высоко оценивали её рассказы, но я сразу поняла, что она бездарная и пустая девушка, и даже не стала читать другие её рассказы, что бы ни говорили про её талант. Когда кто-то из однокашников спросил меня: «Как ты можешь судить о её таланте, если ты ничего не читала? Она хорошо пишет», я ответила: «Это можно понять и ничего не читая». Пойманных ею на удочку мужчин нельзя было переубедить, что она не такая уж лапушка. Им нравятся её произведения, потому что мнение их предвзято, ведь Хёнчу такая славная и добрая. Я не понимаю, как можно до такой степени не разбираться в литературе. В общем было ясно, что она прекрасно играет на чувствах мужчин. Я, по крайней мере, думала, что стоит провести расследование по поводу её творчества. Но тогда я решила жить, просто не обращая на неё внимания, тем более, она мне не мешала. Но дело в том, что она заинтересовалась Макото. Я заметила, что если Макото появлялся в нашей компании, то рано или поздно приходила и она. Решая предотвратить очередное падение Хёнчу в объятия Макото, я садилась вплотную к нему. А когда Макото и Хёнчу оказывались рядом, я выходила якобы в туалет и, вернувшись, втискивалась между ними, не давая им общаться. Я приветливо болтала с Хёнчу, следя, чтобы она не упала в обморок. Ни на секунду я не сводила с неё глаз, как баскетбольный защитник следит за всеми передвижениями гениального Ходже. (Когда это всё происходило, Ходже ещё играл, теперь он ушёл на тренерскую работу. Как летит время! Грустно.) Мне во что бы то ни стало нужно было блокировать передачу мяча. Но я отвлеклась на Хичон, мы обсуждали с ней план докладов на следующей неделе, а в это время Хёнчу, сидящая рядом с Макото, стала падать. Нет! Я резко встала и, пока Макото не сообразил, что происходит, подхватила Хёнчу под руки. Она оказалась тяжелее, чем я думала. Хитрая Хёнчу, видя, что я её держу, совсем обмякла, я только успела прошептать ей на ухо: «Эй, И Хёнчу, перестань разыгрывать, это же я, Джиён».

Мне показалось, что Хёнчу приоткрыла глаза, слегка приподняла в насмешке уголки губ, закрыла глаза снова и свалилась окончательно. По идее она должна была тут же прийти в себя, но оказалось, я была не права. Она повисла у меня на руках. Не в состоянии её удержать, я попятилась назад и в конце концов шлёпнулась на пол. Я распласталась на полу, как лягушка в анатомической лаборатории, а Хёнчу опустилась на меня тихо и спокойно, словно спящая красавица, остающаяся прекрасной и свежей уже сто лет. Лишь тогда Макото, понявший, что происходит, кинулся к Хёнчу. Он глянул на меня с упрёком, поднял Хёнчу на руки и кинулся из бара. В этот момент я поняла, что отношения у них не так просты, как я предполагала, и они встречаются. Конечно, у меня не было никаких фактов, это были лишь мои догадки, но тогда эта мысль впервые закралась в голову.

Хёнчу отвезли в больницу, там ей оказали помощь, поставили капельницу, только после этого она очнулась Ладно, Бог с ней! Меня это всё не интересует. После этого случая Хёнчу стала приходить в комнату Макото, ни от кого не скрываясь. Они напоминали пару подростков, которым родители наконец-то разрешили встречаться. Они как бы объявили всем: «Ребята, вам, наверное, известно, что мы встречаемся. Ведь лучше будет, если мы это будем делать открыто?» Мне стало просто невыносимо находиться в квартире, где за стеной хихикали и шептались Макото и Хёнчу. Я подала заявку на должность ассистента профессора и стала больше времени проводить в университете. Но мне, конечно, приходилось сталкиваться с ними. Например, однажды, когда я зашла в общий кабинет для аспирантов обсудить с однокашником наше расписание. В кабинете не оказалось того, кто мне был нужен, зато там сидели Макото и Хёнчу, при этом одежда её была слегка растрёпанной, на столе царил беспорядок и стоял резкий запах разврата. Они не ожидали меня увидеть и сильно смутились. Было ясно, что они играли не в 369.

— Сонён? Ты по делу? — спросил Макото, заикаясь.

— Вообще-то меня зовут Джиён, а не Сонён. Я пришла к Ёнчин, но, как вижу, его здесь нет. А ты, Хёнчу, что здесь делаешь?

Вместо ответа она спокойно посмотрела мне в глаза, словно давая понять, что можно обойтись и без объяснений. Я хотела сказать: «У тебя блузка расстёгнута», но промолчала и ушла. После этого случая я остыла к Макото. (Ну как можно было забыть моё имя?) А Хёнчу всё чаще и чаще приходила домой к Макото, и, соответственно, я вставала всё позже. В конце концов я отказалась от этой квартиры и вернулась домой в Кодокдон. Когда мама спросила меня, с какой стати я вернулась, ведь я так хотела жить отдельно, я просто расплакалась, крепко обняв её. Я не плакала так горько с семи лет.