Нью-Йорк

С детьми и лавкой у Гретхен не было возможности видеться с подругой, как встарь, хотя они никогда не теряли связь, и Мэри стала крестной одного из ребятишек. Поэтому они были в восторге от перспективы провести вдвоем целую неделю на побережье и уже хохотали, как девчонки.

– А ну-ка, гляньте на нас, двух модниц, которые колесят по парку! – крикнула Мэри.

Она любила Центральный парк. Прошло всего два года с тех пор, как возник этот огромный, в две с половиной мили, четырехугольник – плод вдохновения Олмстеда и Вокса, призванный снабдить «зелеными легкими» центр того, что со временем обязательно превратится в зону сплошной застройки, в завершенную городскую сетку. Осушили болота, снесли пару убогих деревушек, сровняли холмы. И вот лужайки и пруды, рощицы и дорожки образовали пейзажи, которые не уступали в изысканности лондонскому Гайд-парку и Булонскому лесу близ Парижа. Мало того, подрядчики даже выполнили работу без всяких взяток. Никто не видел ничего подобного.

И обе женщины были, безусловно, хорошо одеты. Гретхен могла себе это позволить, но и у Мэри нашлось кое-что нарядное. Нью-йоркская прислуга зарабатывала вдвое больше фабричных рабочих, имея вдобавок кров и стол, и большинство посылало деньги в семьи. У Мэри не было иждивенцев, и за четырнадцать лет службы у Мастеров она скопила скромную сумму.

Конечно, Шон выручил бы ее, нуждайся она в средствах. Ее брат становился весьма состоятельным человеком. Восемь лет назад он завладел салуном Нолана на Бикман-стрит. Когда она спросила, что случилось с Ноланом, он ответил уклончиво.

– Не поладил кое с кем из ребят, – туманно выразился он. – По-моему, уехал в Калифорнию.

Сказать по правде, ей не было дела до судьбы Нолана. Но одно было ясно: Шон сколачивал состояние на этом салуне. Он женился и стал вполне респектабельным господином.

– Тебе больше незачем служить, – сказал он ей. – У меня найдется для тебя место в любое время, когда пожелаешь.

Но она предпочла сохранить независимость. Да и дом Мастеров уже стал для нее родным. Случись у крошки Салли Мастер какая-нибудь беда, и не успеешь оглянуться, а она же стучится в дверь Мэри. Когда на лето вернулся из Гарварда молодой Том Мастер, Мэри обрадовалась ему, как родному сыну.

Думала ли она еще о замужестве? Пожалуй. Еще не поздно, лишь бы появился кто-нибудь подходящий. Но он все как-то не появлялся. Если бы Ганс сделал ей предложение, она, скорее всего, согласилась бы. Но Ганс уже много лет жил в счастливом браке. Время прошло, и она больше не вспоминала о нем. Ладно, почти не вспоминала.

– Джеймс, поезжай по Пятой, – скомандовала кучеру Гретхен, и спустя минуту они выехали из нижнего угла парка на оживленную улицу.

– Куда мы едем? – спросила Мэри, но подруга не ответила.

Если говорить о проспектах и улицах, то в общественном сознании уже многие поколения господствовал Бродвей, но теперь его первенство оспаривала Пятая авеню. И хотя фешенебельный Центральный парк еще ждал, когда город дотянется до него, то отдельные особняки Пятой авеню уже подбирались вплотную.

Первым шел дом за семь улиц от парка – богатый особняк на пустой стороне, строительство которого близилось к завершению.

– Дом мадам Рестелл, – прокомментировала Гретхен. – Правда, неплохо устроилась?

Сколотив с мужем состояние на абортах для богатых клиенток, мадам Рестелл решила обзавестись домом на Пятой авеню и с помпой почить от трудов. И если на этот дом Мэри взирала с некоторым ужасом, то через квартал и вовсе благоговейно перекрестилась.

Собор Святого Патрика на перекрестке Пятой авеню и Пятидесятой улицы. Прошло десять лет с того момента, когда кардинал Хьюз заложил краеугольный камень грандиозной церкви, столь желанной для ныне весьма многочисленных ирландцев-католиков. И в ней, несомненно, заключалось послание. Претензии церкви Троицы на готический стиль какое-то время впечатляли, однако новый гигантский католический собор, возвышающийся на Пятой авеню, поставит протестантов-епископальцев на место и будет серьезным напоминанием о славе ирландских католиков, достойной не меньшего почитания.

Мэри гордилась этим сооружением. С течением времени церковь все чаще утешала ее. Религия ее детства и народа. По крайней мере, знаешь, что она всегда будет здесь. Мэри посещала мессу каждое воскресенье, исповедуясь в своих мелких, немногочисленных грехах, получая их дружелюбное отпущение и обретая новую жизнь. Она молилась в часовне, чьи тени вобрали все человеческие слезы, свечи обещали любовь, а тишина – ей было ведомо это – являлась безмолвием Церкви вечной. Благодаря этой духовной пище ее жизнь была почти полна.

Они миновали приют для нищих негритянских детей на Сорок третьей и великолепную цитадель резервуара, доехав до самой Юнион-сквер, откуда покатили по Бауэри.

– Сообразила, куда мы едем? – спросила Гретхен.