Нью-Йорк

Фотографическое ателье Теодора Келлера было хорошо оборудовано и разделено на две секции. В меньшей напротив одинокого стула, что стоял перед занавесом, был установлен аппарат. Дело, кормившее Келлера в последние годы, не отличалось от бизнеса других фотографов, обосновавшихся на Бауэри: он делал быстрые снимки молодых людей, которые стояли либо гордо, либо растерянно в своих непривычных мундирах, а после съемки отправлялись сражаться с южанами. Получалось быстрее, чем со старыми дагеротипами, и на бумаге воспроизводилось проще, так что в иные дни он зарабатывал тридцатку. Это окупало аренду. Поначалу портретики размером с визитку казались довольно забавными, как будто снимаешь отдыхающих на морском курорте. Однако постепенно, по мере умножения чудовищных потерь Гражданской войны, Теодор осознал, что тусклые снимочки больше смахивают на надгробные камни, последнее «прости» перед тем, как несчастные навсегда исчезнут из круга близких. И если он старался придать простому парню посильное великолепие, то о причине заказчикам не говорил.

Большая секция была побогаче. В ней имелись диван, красные бархатные портьеры, множество задников и аксессуаров для более пышных снимков. Вне работы Теодор отдыхал здесь, а зоркий глаз подметил бы, что втайне он считал себя не просто профессионалом, но художником и даже, возможно, причислял к богеме. В углу стоял футляр со скрипкой, на которой он любил играть. На круглый столик у стены он часто клал книги. Сегодня, кроме зачитанного томика историй Эдгара Аллана По, там лежали две тонкие книжки стихов. Одна, «Цветы зла» Бодлера, была, слава богу, на французском. Но другую написал американец, и если бы он ждал не сестру, то спрятал бы эти вирши в ящик.

Готовясь к приходу Гретхен, Теодор никак не мог выбрать задник. Если позволяло время, он любил рассмотреть свои объекты и выбрать фон по вдохновению. С сестрой и родными он, разумеется, встречался часто, но Мэри не видел давно. К тому же он хотел посмотреть на них в паре: как выглядят, во что одеты, а уж потом определиться с мизансценой.

Идея сестры подарить Мэри ее собственный портрет показалась ему восхитительной, и он предложил изготовить его бесплатно.

Когда женщины прибыли в ателье, Теодор оказал им радушный прием. Он видел, что Мэри довольна и в то же время немного стесняется. Поэтому он начал с того, что показал ей свои лучшие работы. Она решила, что он добивается ее восторгов, но его подлинная цель была иной. Следя за выражением ее лица и слушая комментарии, он очень быстро понял, какой ей хочется выглядеть.

Теодор обнаружил, что искусство коммерческого фотографа удивительно похоже на таковое живописца. Объект сидит смирно – в зависимости от условий экспозиция может превысить тридцать секунд. Потом освещение – он часто находил, что лучшие результаты приносит съемка в синем свете, – и направление света. Правильно расположив свои лампы, то есть так, чтобы лицо объекта давало тени, Теодор мог сделать голову объемной, выделить черты лица и выявить характер сидящего. Иногда ему это удавалось, но обычно откровенный портрет был последним, чего хотели заказчики. Они рассчитывали на нечто новое, модное, традиционное, на что-нибудь крайне скучное. И Теодор привык учитывать их желания, лелея надежду, что при везении фотосессия выльется в достаточно интересную техническую задачу.

Чаяния Мэри были бесхитростны. Ей просто хотелось выглядеть как леди и чуть моложе. И через двадцать минут ему удалось снять ее сидящей на стуле с мягкой обивкой на фоне бархатного занавеса перед столиком, на котором стоял чайник. Теодор был уверен, что снимок доставит ей огромное удовольствие и будет передан родным, чтобы в далеком будущем кто-нибудь говорил: «Посмотри, какой была тетушка Мэри в молодости. Настоящая леди-красавица».

Другое дело Гретхен, у нее уже было несколько портретов. Правда, в последние годы Теодор стал замечать в сестре еле уловимые перемены. Отчасти, конечно, это было связано с тем, что она наслушалась его разговоров о работе и начала улавливать разницу между интересным и банальным. Но было и что-то еще. Он распознал это уже несколько раз: озорной юмор, легкий авантюризм и даже, может быть, толику анархии под маской приличной сдержанности. Не было ли в характере Гретхен тайных глубин?

– А теперь сооружай для нас задник, – потребовала она.

Теодор уже понял, что ему нужно, хотя сам не знал почему. Этот задник он не использовал довольно долго. Большинству клиентов казалось, что тот устарел. Теодор зашел в заднюю часть ателье и разыскал желаемое.

То был вычурный, старомодный и проникнутый чувственностью садовый пейзаж образца XVIII века. Он мог принадлежать кисти Ватто или Буше и предназначаться для французского двора. Перед ним Теодор установил качели с широким сиденьем. К веревкам, дабы подчеркнуть атмосферу, он ловко привязал несколько лент. Затем извлек пару широкополых соломенных шляпок и предложил гостьям надеть.

– Мэри, сядьте на качели, – скомандовал он. – Гретхен, встань сзади.